Умирание земли и жизнь мира
Шрифт:
Тем, которые немного занимаются духовной наукой, нетрудно развить замеченное здесь настроение. Ибо тот род мышления, который необходимо развить, когда занимаются антропософски ориентированной духовной наукой, приводит душу к развитию подобного настроения. А когда серьезно занимаются духовной наукой, то приходят к потребности развить в себе такую интимную жизнь мысли. А эту жизнь мысли дает нам та общая сфера, в которой на одной стороне находимся мы, на другой — так называемые умершие. Это та общая почва, на которой «можно встретиться с умершими». В мир, который мы воспринимаем нашими чувствами и комбинируем нашим рассудком, умершие не входят. Но они входят в тот мир, который я только что охарактеризовал.
Второе дело в том, о чем я однажды говорил в прошлом году: в наблюдении тонких, интимных связей жизни. Вы помните: для уяснения того, что я здесь, собственно, имею в виду, я указал на один пример, который можно найти в литературе по психологии. Шуберт тоже указывает на него: он исходит еще из более старой литературы, но подобные примеры всегда можно найти в жизни. Какой-нибудь человек привык ежедневно
Это грубое переживание, который замечает каждый, с кем нечто подобное случилось в жизни. Но подобные переживания, хотя и более тонкие, ежедневно проникают в нашу обычную жизнь. Мы обычно их не замечаем. Мы в жизни считаемся только с тем, что происходит, но не с тем, что могло бы произойти и не произошло от того, что случилось нечто такое, что нас удержало от этого. Мы считаемся с тем, что произошло из того, что мы дома задержались на четверть часа позже, чем рассчитывали. Часто оказывалось бы много странного, если бы мы задумались над тем, как многое сложилось бы иначе, если бы нас ничего не задержало и мы ушли бы из дома на четверть часа раньше.
Попытайтесь систематически наблюдать в жизни, как многое сложилось бы иначе, если бы в последний момент, когда мы собирались уйти, не пришел кто-то, на кого вы может быть, очень рассердились и кто задержал вас на несколько минут. В человеческую жизнь непрерывно врывается вес то, что по своим возможностям могло бы сложиться иначе. Мы ищем «причинной связи» между тем, что действительно совершается в жизни. Мы не стараемся проходить через жизнь с той чуткостью, которая заключалась бы в допущении перерыва возможных цепей событий так, чтобы на нашу жизнь непрерывно проливалась атмосфера возможностей.
Если мы это примем во внимание, то делая что-либо в полдень, после того, как нас утром задержали на 10 минут, у нас, собственно, всегда будет чувство: то, что мы делаем в полдень, часто бывает не только под влиянием предыдущих событий, но также и под влиянием того бесчисленного, что не случилось и от чего мы были удержаны. Тем, что мы мыслим возможное — не только внешне — чувственно действительное — в связи с нашей жизнью, мы бываем приведены к «смутному сознанию», что при нашем действительном положении в жизни отыскание связей между последующим и предыдущим есть очень односторонний способ рассмотрения жизни. Если мы действительно поставим перед собой подобный вопрос, то тем самым в нашем духе будет пробуждено нечто такое, что иначе осталось бы не пробужденным. Мы приходим к наблюдению как бы «между строк жизни». Мы приходим к пониманию жизни в ее многозначности. Мы начинаем тогда как бы видеть себя среди окружающего, как оно нас образует, как оно шаг за шагом ведет нас в жизни вперед. Обыкновенно мы обращаем на это слишком мало внимания. Мы, большей частью, обращаем внимание только на то, какие внутренние силы побуждения ведут нас от ступени к ступени. Возьмите какой-нибудь обыкновенный пример, на котором вы можете увидеть, как вы лишь очень отрывочно приводите внешнее в связь, в отношение с вашим внутренним миром.
Попытайтесь обратить ваше внимание на то, как мы привыкли представлять себе наше вставание по утрам. Если вы попробуете уяснить его себе, вы большей частью получите об этом весьма одностороннее представление: представление о том, как вы испытываете побуждение встать, но может быть и это вы представите себе очень туманно. Но попробуйте несколько дней кряду подумать о той мысли, которая вас гонит из постели всякий раз. Попытайтесь совершенно уяснить себе, какая отдельная мысль вас конкретно гонит из постели, т. е. уяснить себе: вчера ты встал оттого, что слышал, как в соседней комнате готовили кофе; это обратило на себя твое внимание, это побудило тебя почувствовать себя вынужденным встать. Сегодня с тобой случилось нечто другое. Я хочу сказать: уясните себе конкретно не то, что вас погнало из постели, а что явилось внешним побуждением. Человек обычно забывает искать себя во внешнем мире, поэтому он так мало находит себя во внешнем мире. Кто хоть немного обратит внимание на подобные вещи, тот может быть легко разовьет то настроение, перед которым в наше время люди испытывают положительно священный, — нет «не священный» трепет, настроение, состоящее в том, чтобы в течение всей жизни иметь, по крайней мере, сопровождающую подсознательную мысль, которой, собственно, не имеют в обыкновенной жизни. Человек, например, входит в какую-нибудь комнату, входит в какое-нибудь место, но он мало думает о том: как изменяется место, когда он входит? Иные люди иногда имеют об этом представление, но даже это представление извне не очень распространено в наше время. Я не знаю, сколько человек ощущают, что когда в каком-нибудь помещении находится общество, то один человек бывает вдвое сильнее другого; один силен, другой слаб. Это есть нечто, зависящее от невесомых обстоятельств. Вы в этом можете легко убедиться: вот человек в обществе, он легко входит, легко выходит и переживаешь чувство, будто здесь был ангел, который впорхнул и выпорхнул. Иной же так сильно присутствует, что он присутствует не только на своих двух видимых ногах, но, хотелось бы сказать, и на всяких невидимых ногах. Другие обыкновенно очень мало замечают это, хотя это и может быть для них весьма ощутимо, но сам по себе человек этого вовсе не замечает. Человек обычно не ощущает того «сверхтона», который он может ощущать по отношению к изменению в окружающем, вызванному его присутствием.
Это только один пример. Такие примеры можно было бы привести для всевозможных положений в жизни. Иными словами, можно совершенно здоровым путем — без больших натяжек — уплотнить жизненную атмосферу так, чтобы почувствовать то место, которое занимаешь в жизни. Благодаря этому мы познаем начало того, что является ощущением кармы, ощущением судьбы, ибо если бы мы вполне ощутили го, что происходит благодаря тем или иным нашим поступкам, благодаря нашему нахождению там или здесь, если бы мы до известное степени постоянно имели перед собой тот образ, который мы вызываем в окружающем нашими действиями, своим бытием, то мы имели бы перед собой явственное чувство своей кармы, ибо карма соткана из этого сопережитого.
Теперь же я хочу указать только на то, как жизнь обогащается включением в нее подобных интимностей, когда мы таким образом наблюдаем между строк жизни, когда мы научаемся так смотреть на жизнь, что мы как бы обращаем наше внимание на то, что мы существуем, если мы существуем «сознательно». Тогда мы подобным сознанием опять-таки развиваем нечто из сферы, общей с умершими. И если мы будем развивать подобное сознание, которое обращено к этим двум, только что охарактеризованным мною столпами: к добросовестному прослеживанию жизни и бережливости, а не к расточительству в мыслях. Если мы будем развивать подобное внутреннее настроение, то мы описанным путем будем с успехом приближаться к умершим, с успехом, необходимым для настоящего и будущего. Если мы затем будем развивать мысли, которые мы свяжем с совместным бытием с умершим — но теперь уже не только в мыслях, а и в чувствах, с совместным бытием полным интереса, если мы будем развивать мысли о жизненных ситуациях с умершим, мысли о том, как мы с ним жили, так что между нами звучал тон чувства, если мы свяжем с ним наши мысли не равнодушно, но с моментами, когда нас интересовало, как он мыслил, жил, действовал и когда его интересовало то, что мы в нем пробуждали, тогда вы можете использовать подобные моменты, чтобы известным образом продолжать беседу в мыслях. И если мы можем отрешиться от этой мысли так, чтобы перейти в своего рода медитацию и эту мысль как бы принести на алтарь внутренней духовной жизни, то наступает момент, когда мы как бы получаем от умершего ответ, когда он может объясниться с нами. Нам достаточно только установить мост от того, что мы развиваем по отношению к умершему, к тому, благодаря чему он со своей стороны может снова найти доступ к нам. А этому доступу будет особенно способствовать наше умение действительно в самой глубине души создать образ существа умершего. Но это совершенно чуждо нашему времени, так как люди часто проходят мимо друг друга, часто бывают соединены в самом интимном жизненном круге и затем расходятся, не узнав друг друга. Знакомство не должно быть основано на взаимном анализе. Кто знает, что живущий с ним анализирует его, тот чувствует себя высеченным, если у него более тонкая душа. Но дело не в том, чтобы анализировать друг друга. Наилучшего познания другого человека можно достигнуть, если созвучно настроить сердце. Для этого вовсе незачем анализировать.
Я исходил из того, что развитие отношения к так называемым умершим особенно необходимо в наше время, так как мы живем в эпоху материализма не по собственному произволу, не просто в силу эволюции человечества. Так как мы не в состоянии прежде, чем пройти через врата смерти развить и выработать все наши задатки мыслей, чувств и ощущений, так как после прохождения через врата смерти у нас еще остается нечто, то поэтому необходимо, чтобы живые поддерживали общение с умершими. Если бы только можно было убедить людей в том, что жизнь неизбежно должна будет оскудеть, если забудут об умерших! А правильную память об умерших могут развивать только те, кто был с ними как-либо кармически связан.
Если мы стремимся к непосредственному общению с умершими, которое принимает такую же форму, как общение с живыми (я также говорил и о том, что все эти вещи обыкновенно потому кажутся особенно трудными, что они не осознаются, но не все, что действительно бывает также и осознанно, и не все, что осознанно бывает поэтому недействительно), если мы таким образом развиваем общение с умершими, то оно и существует, тогда неразвитые в жизни мысли умерших посылают воздействие в эту жизнь. Конечно, этим высказывается большое требование к нашему времени: но говорить, однако, такие вещи приходится, когда духовные факты убеждают в том, что наша социальная жизнь, наша этическая, наша религиозная жизнь бесконечно обогатилась бы, если бы живые спрашивали «совета» у умерших. В наше время нет склонности ждать, чтобы человек дошел до известного возраста, для того, чтобы спрашивать его совета. Подумайте только о том, что в наше время единственно правильным считают, чтобы человек как можно раньше вступил в исполнение своих гражданских и государственных обязанностей, потому что, по его мнению, он уже в ранней юности «созрел» для всего. В те эпохи, когда обладали лучшим знанием о существе человека, ждали, чтобы люди достигли определенного возраста для участия в том или ином совете. И вот оказывается, что люди должны ждать, пока другие умрут, чтобы спрашивать у них совета. И все, именно наше время, должно было бы прислушиваться к совету умерших. Деятельность людей будет благотворной только в том случае, когда они указанным образом захотят прислушиваться к совету умерших.