Умирать вечно
Шрифт:
Жажда свободы, она воистину непреодолима! Нет иного желания, иного стремления, иной мечты! И я не знаю, почему…
Сила поверженных мною врагов не исчезнет бесследно, но вольется в меня целиком и полностью. Однажды, после одной из особенно кровавых битв, я почувствую, что мне стали доступны некоторые тайны мироздания. Я почувствую себя будто бы прозревшим, проснувшимся от долгой спячки, открою глаза и взгляну на мир по-иному. Я обрету силу, которую, впрочем, имел всегда, во все времена и во всех мирах. Ведь я живу в замкнутом времени, не спирали даже — кольце. Или мне это лишь кажется? Впрочем, я совершенно точно знаю, что обрету
Я узнаю, что смерть, которой все время так жажду, придет лишь в том случае, если нарушится великий баланс сил Добра и Зла. И посвящу свою дальнейшую жизнь осуществлению грандиозного плана…
…Но как не будет он биться с демонами, не сможет истребить их всех. И тогда он решит разрушить Икстриллиум, оплот Актарсиса, самолично созданный, без которого мир падет под натиском демонической армии.
При строительстве крепости он и Игнат создадут тайный механизм, о котором будет впредь известно лишь им двоим. Ключ к механизму расположен в самом глубоком подвале крепости, в неприступной комнате, и если повернуть сей ключ, крепость разрушится. Секретный механизм изначально будет создан на случай захвата демонами Икстриллиума, но истинное его назначение вовсе не в этом.
Ведь я знаю, что Ключ разрушит Икстриллиум. Поэтому я обязательно создам его…
Вход в комнату с потайным ключом возьмут под охрану шестнадцать архангелов — восемь бойцов от Игната и восемь… от меня. И не потому, что друзья утратят доверие друг к другу, а потому что их архангелы как лучшие и наиболее преданные воины Актарсиса будут лучшими защитниками…
Я втайне от всех проникну в подземелья крепости, пройду по лабиринту коридоров и остановлюсь перед караулом. Архангелы бодро и радостно приветствуют горячо любимого героя, но окажутся в полном недоумении, едва я отдам своим бойцам приказ истребить архангелов Игната. Мне придется несколько раз повторить приказ, прежде чем развяжется жестокая сеча меж астеров. Силы их окажутся равны, пока я сам не вступлю в бой. Своим мечом я уничтожу нескольких защитников ключа и вот-вот проникну в святая святых крепости, однако на шум битвы сбежится многочисленная толпа архангелов во главе с Игнатом. Когда Игнат узнает, что затевал я, он рассвирепеет и велит заточить меня и моих бойцов…
Вскоре он и те архангелы, что сражались на его стороне, выполняя приказ, будут навечно прокляты и изгнаны в Яугон… Игнат прикажет всем астерам забыть о том происшествии, а вскоре те, кто знали и помнили, сложат свои головы на полях битв.
Яугон примет изгнанника и возведет его в ранг своего повелителя. Демоны присягнут величайшему из героев, самому непобедимому и бесстрашному воину и пойдут вослед ему против Актарсиса и против Срединного мира. Непонятным образом память низверженных архангелов, стоявших против бойцов Игната, окажется стертой. Они обретут себя уже в новой ипостаси — в облике могучих Владык, сильнейших демонов.
Начнется новое время для меня и для всех трех миров. Но это будет далеко не конец… К сожалению, мне предстоит пройти еще очень и очень долгий путь, прежде чем моя мечта, казалось бы, осуществится, и я обрету наконец свободу, обрету смерть…
Почему же сейчас, мчась в потоках воздуха под самым небосводом, я отчего-то не верю в благополучный исход? Ведь знаю я, что все мои планы осуществятся. Но почему же
ГЛАВА 17
Я умер. Опять.
Хотя нет, не так. Я опять не умер…
В открывшиеся глаза потек неяркий свет от лампочки, установленной над столом. За ним, положив голову на руки, спала Ника; радары и компьютеры матово смотрели в никуда потухшими экранами. Надо мной на складной полке спал Георгий Виссарионович — я опознал его по свешенной вниз жилистой руке.
Затем волной нахлынули воспоминания пленения и последующей гонки на выживание, кончившейся, в итоге, смертью семи из девяти охотников. А потом этот олень прострелил мне башку…
Я не стал трагично стонать от боли и задаваться глупыми вопросами вроде «где я», «кто я», «почему я». Ведь я все отлично помнил, к тому же, не смотря на выстрел в голову, я ощущал себя вполне живым и, главное, здоровым. Никакой боли, никакого дискомфорта я не испытывал, разве что надоедливое покалывание лба и затылка, да странное ощущение невероятной легкости во всем теле.
Я сел на койке, пощупал лоб там, где в меня вошла пуля. На этом месте была свежая, но уже затянувшаяся новой кожей рана, кость на ощупь была вроде бы как совершенно цела. На затылке та же ситуация. Взгляд в сторону лобового стекла сказал, что я нахожусь в первом «Черте», так как не обнаружил следов пробоин от танкового пулемета. А еще я узнал, что снаружи царила непроглядная ночь.
Должно быть, я неловко задел амуницию, висевшую тут же, на прикрученном к стене крючке, и она звякнула. Ника и Гоша одновременно проснулись, посмотрели сначала на пустую койку, где полагалось лежать тяжелораненому, затем на меня, смущенно хлопающего глазами. Девушка не выдержала и взвизгнула; Гоша спрыгнул со своей верхней койки и сгруппировался для нападения.
Черт, этот тип когда-нибудь успокоится?
— Витя? Ты зачем встал? — наконец воскликнула девушка.
— Устал лежать, — честно признался я. — Выспался, знаете ли…
— Он еще и шутит, — процедил сквозь зубы Георгий Виссарионович, как бы между делом расстегнув кобуру на поясе.
— Как ты себя чувствуешь? — участливо поинтересовалась Ника.
— Нормально. — Я пожал плечами.
Охотники переглянулись. Затем Георгий Виссарионович с подрагивающей у кобуры рукой тихо попросил:
— Присядь-ка, парень. Надо серьезно поговорить.
Дабы не провоцировать новую ссору, я послушно сел на краешек нижней койки и положил руки на колени, как примерный ученик, готовый слушать лекцию об этикете. Гоша остался на ногах, Ника повернулась ко мне поудобнее.
И тут же в лоб спросила:
— Ты кто, Витя?
Мне это сразу напомнило Абадонну. Он задал точно такой же вопрос. Поэтому, как и в тот раз, я предпочел промолчать.
— Давай, колись, парень, — посоветовал Гоша. — Чем раньше мы уясним, кто ты такой, тем проще будет продолжать нашу закадычную дружбу.
Я молчал как партизан. И не потому, что боялся ответить. Просто в голове возникали один за другим смутные образы, неясные, как тени в пасмурную погоду. Эти образы, вроде бы, несли в себе ответ на заданный девушкой вопрос, но поймать их, сформулировать ответ в словах или хотя бы жестах я не смог.