Умница

Амфитеатров Александр Валентинович

* * *

Мсяцъ спустя посл этого разговора, князь Латвинъ уже стоялъ подъ внцомъ съ Анастасіей Романовной Хромовой. Молодые поселились въ Петербург. Кто зналъ Анастасію Романовну раньше, вс утверждали, что жизнь ея нимало не измнилась въ своемъ теченіи, посл брака. Она вставала въ семъ часовъ утра и, прямо съ постели, бросалась въ омутъ финансовыхъ операцій: счеты, кассовыя книги, биржевыя телеграммы были ея утреннимъ чтеніемъ; конторщики, факторы, маклера, биржевые зайцы — ея утреннимъ обществомъ. Обдала она поздно, по закрытіи биржи. На ея семейныхъ обдахъ никогда не появлялся ни одинъ изъ членовъ коммерческаго міра. Обдъ былъ ея отдыхомъ,

и говорить за столомъ значило потерять ея расположеніе. По вечерамъ говорить съ Анастасіей Романовной о чемъ-либо дловомъ у Латвиныхъ собиралось большое и весьма смшанное общество, въ род богемы Чуйкиной. Преобладали учащаяся молодежь и артисты. Анастасія Романовна любила слыть покровительницей наукъ и искусствъ и не щадила денегъ на пожертвованія, пособія и стипендіи въ университетахъ, консерваторіяхъ и академіи художествъ. Злые языки сплетничали, конечно, будто науки и искусства не причемъ въ щедрости княгини, а гораздо боле важную роль играютъ тутъ молодыя студенты, скульпторы, музыканты и художники, составляющіе ея постоянную свиту. Но если злые языки и были правы, то только отчасти: женщинамъ, посвящавшимъ себя искусству, Анастасія Романовна покровительствовала едва-ли не больше, чмъ мужчинамъ.

Князь мало видлся со своей дловитой супругой. Анастасія Романовна достала ему почетную, безденежную, но дающую чины и ордена, должность, назначила ему превосходное жалованье, не отказывалась платить его долги, когда онъ нсколько выходилъ изъ рамокъ опредленнаго бюджета. Въ первое время посл свадьбы, мужъ почти нравился Анастасіи Романовн: такъ ловко вошелъ онъ въ границы ея требованій и, будучи фиктивнымъ супругомъ, съ замчательнымъ умньемъ сохранялъ, однако свое достоинство и служилъ весьма красивой декораціей для дома. Ему было запрещено ревновать и интересоваться длами княгини — онъ смотрлъ сквозь пальцы на вс ея увлеченія и даже ни разу не заглянулъ въ ея контору. Въ обществ онъ держалъ себя такъ тактично, что многіе стали было сомнваться: ужъ точно-ли правда, будто князь только Менелай, «мужъ своей жены»? не настоящій-ли онъ ея глава и повелитель? Словомъ, князь сумлъ и жен угодить, и соблюсти свою амбицію. Но вдругъ его, какъ говорится, прорвало.

Къ концу второго года брака у Анастасіи Романовны родился сынъ. Незадолго передъ тмъ князь имлъ крупный разговоръ съ женой: онъ проигралъ въ клуб довольно солидный кушъ, и Анастасія Романовна отказалась заплатить этотъ долгъ, предоставивъ Ипполиту Яковлевичу покрывать его изъ собственнаго кармана своимъ жалованьемъ. Князь страшно обидлся, и его неудовольствіе совершенно неожиданно выразилось въ форм крайне рзкой и совсмъ ужъ неумной и непристойной. Кто-то въ клуб поздравилъ его съ рожденіемъ наслдника.

— Благодарю васъ, — отвтилъ князь, — но, право, когда этого ребенка называютъ моей фамиліей, мн всякій разъ кажется, что вотъ-вотъ кто-нибудь обвинитъ меня въ плагіат…

Сказалъ и спохватился, но поздно. Острота на другой же день дошла до княгини, а спустя недлю князь Ипполитъ Яковлевичъ уже сидлъ въ вагон варшавско-внской желзной дороги, уволенный женою, — какъ онъ выражался, — «по третьему пункту», со строгимъ — подъ страхомъ лишенія жалованья — наказомъ никогда не попадаться на глаза Анастасіи Романовн.

III

…«О, повтори мн: тебя люблю!»…

Отчаянно выкрикнутая высокая нота тенора оторвала Латвину отъ разговора съ Замойскимъ. Княгиня взглянула на сцену, встртилась глазами съ Раулемъ, усмхнулась и пожала плечами.

— Этотъ-то… все еще предполагается! — брезгливо сказала она.

Замойскій тоже засмялся.

—

Что же вы хотите, княгиня? — возразилъ онъ, — этотъ Львовъ — «предметъ» чуть-ли не всхъ здшнихъ дамъ и двицъ. Одна психопатка даже отравилась изъ-за любви къ нему…

— То-то онъ смотритъ такимъ именинникомъ! Любимчикъ, значитъ? Эка ломается… и рожа противная; съ бонбоньерки сорвался. Вы, Владиславъ Антоновичъ, все-таки распорядитесь поднести ему что-нибудь завтра: пусть не думаетъ, что даромъ кривлялся цлый вечеръ и тратилъ свой огонь понапрасну…

— А вы даже и не слушали его! едва удостоили взглянуть на сцену! — продолжалъ смяться Замойскій.

— Не люблю я этихъ господъ! — почти съ досадой сказала Анастасія Романовна. — Сцена — гадкій міръ! Все на ней показное, продажное — и мысли, и слова, и чувства, и поступки. И знаете-ли? — какъ ни скверно думаютъ у насъ объ актрисахъ, но между ними я еще встрчала женщинъ съ хорошей душой; актера — не знаю ни одного!

— Ну, это ужъ слишкомъ…

— Право!.. Вы сами подумайте: можетъ-ли сохраниться въ мужчин порядочность, разъ онъ обрекаетъ себя на вчный показъ? Его лицо, фигура, голосъ, поза, каждый жесть принадлежать публик. У него голова только надъ тмъ и работаетъ, чтобы показаться зрительному залу мужчиной пріятнымъ во всхъ отношеніяхъ. Намъ, женщинамъ, простительно интересничать: ты — съ рожденія показной товаръ! Многимъ ли нужно отъ насъ что-либо кром красиваго личика и тла? Но мужчину постоянная публичная выставка опошляетъ до отвращенія. Прежде я еще уважала боле или мене кое-кого изъ актерской братіи, но какъ-то разъ зашла въ Москв за оперныя кулисы, и первой моей встрчей былъ N., несомннно самый умный человкъ, какого мн приходилось видть на сцен. И что же? Онъ — пожилой мужчина, почти старикъ, отецъ семейства — дрожалъ отъ бшенства и съ пною у рта кричалъ на портного за то, что бднякъ мало вырзалъ воротъ въ костюм Донъ-Жуана: декольтэ ему, видите-ли, полагается по штату… Это-ли еще не верхъ пошлости?! Съ тхъ поръ кончено, — не выношу! И чмъ знамените актеръ, тмъ онъ для меня хуже…

— А, между тмъ, вы, княгиня, почти всегда въ ихъ обществ…

— Искусство люблю. Да и нищихъ между ними не мало: жаль!..

— Вы знаете… не такъ давно говорили даже…

Замойскій запнулся. Анастасія Романовна внимательно посмотрла ему въ лицо.

— Что жъ вы остановились? Сплетню, что-ли, какую-нибудь слышали? Говорите! я разршаю!

— Прошелъ у насъ такой слухъ, будто бы вы, Анастасія Романовна, разводитесь съ княземъ и выходите замужъ за какого-то не то актера, не то художника…

Княгиня поблднла. Лицо ея приняло тупое и злое выраженіе, между бровями легла складка, глаза засвтились стальнымъ отливомъ.

— А! такъ про это и здсь разговаривали! — медленно сказала она.

— Да. Вы извините меня, ваше сіятельство…

— Ничего… и съ какой стати вы приплели это «сіятельство»? Терпть не могу!.. Слухъ этотъ — ложь, Владиславъ Антоновичъ, сплошная ложь, хотя… Да я вамъ ужо сама разскажу! Ну, актъ идетъ къ концу, удемъ отсюда!

И, все съ тмъ же злымъ лицомъ, она порывисто поднялась съ мста.

Всю дорогу домой Анастасія Романовна молчала. Замойскій не смлъ самъ заговорить съ ней. Дома они застали довольно многочисленное общество: многіе знакомые изъ театра пріхали ужинать къ княгин, зная, что у нея столъ всегда готовъ для званаго и незванаго. Но сегодня княгиня не была расположена сидть съ гостями; кто изъ нихъ былъ умне, тактичне и больше зналъ хозяйку, догадались поскоре убраться. Ушелъ было и Замойскій, но въ передней его остановила камеристка княгини и передала ему приказаніе остаться…