Умные парни (сборник)

Лесков Сергей

ЧЕРВЯК ИЛИ ГЕНИЙ, ИЛИ ОТЧЕГО ЖИЗНЬ ИННОВАТОРА НЕ САХАР

Однажды в редакцию пришел серьезный человек с тубой для чертежей. Чертежи были сделаны профессионально, даже любовно. «Вот проект, – гордо сказал визитер. – Пивная “СССР”. Пятнадцать этажей – по числу республик. На каждом этаже – национальное пиво». Журналисты изумленно молчали. «Вы еще не знаете самого главного, – продолжал изобретатель. – Когда люди пьют пиво, они вынуждены ходить в туалет. В подвале я поставлю гидротурбину, ее энергии хватит на целый район». Абсурд? Для нас – почти бред. Но в других условиях проект не так уж безумен. В Америке вполне могли отстроить прибыльный пивной Диснейленд с гидротурбиной на урине.

В России

отмечается День изобретателя и рационализатора. Но на какой день он приходится, вряд ли скажет хоть один рядовой гражданин. Сугубо национальный праздник, далекий аналог, – день изобретения жевательной резинки в США. Во времена СССР во Всесоюзном обществе изобретателей и рационализаторов состояло около 5 миллионов человек – советская армия была жиже. Общее упоение процессом рационализаторства отчасти объяснялось тем, что это был один из немногих островков, где разрешалось и даже слегка материально поощрялось свободомыслие. К тому же наш народ всегда был охоч до выдумок. При Иване Грозном первый изобретатель летал с колокольни на крыльях, хотя и поплатился жизнью за бесовскую выдумку. Мы ловчим на каждом шагу. Нигде в мире не додумались отсасывать бензин в канистру через трубочку или получать спирт из тюбика сапожной ваксы, раскрутив его на токарном сверле. Невероятной популярностью пользовалась рубрика «Маленькие хитрости» в журнале «Наука и жизнь». На заимствованиях этих хитростей японцы делали состояния. Сколько изобретений, сделанных выходцами из России, нашли всемирное признание в чужих краях – от вертолета (Игорь Сикорский, США) и телевизора (Владимир Зворыкин, США) до поисковых систем Google (Сергей Брин, США) в Интернете…

Главная проблема изобретательства в России – его невостребованность во все времена. Причины были разные, сейчас – слишком тонкий ручеек инноваций и мизерное число венчурных предприятий, которые оказываются инородным телом в сырьевой экономике. По данным Всемирной организации интеллектуальной собственности, Россия занимает 21-е место по числу регистрируемых патентов. Впереди США (80 %), потом – Япония (вместе с нашей «Наукой и жизнью») и с большим отрывом – европейский лидер Германия. Именно отсутствие патентов даже у громадных предприятий привело к их приватизации за бесценок. Из тупика надо бежать, в развитых странах интеллектуальная собственность формирует более половины бюджета. Характерно, что рынок инноваций в России обходят стороной пенсионные фонды и страховые компании, которые обеспечивают в США 40 % венчурных инвестиций, в Англии – почти 70 %.

Но главное отличие русского изобретателя от западного состоит в том, что в России инженер всегда, родив или воплотив в жизнь некую идею, немедля лишался прав на свое творение. Наш гений – нищий чудак с принципами и очками на резинке. К примеру, из всех идей гениального Ивана Кулибина, заведующего механическими мастерскими Академии наук, использованы были лишь те, что забавили императорский двор, но многие, имевшие промышленное значение, вроде механических протезов и подъемного лифта, ушли за границу.

Своеобразие русского изобретательства еще и в том, что слишком часто идет оно у нас от безграмотности и неуважения к любому закону, в том числе к техническим нормам. Рацпредложения оказываются плодом кривых рук и прямых извилин. Катастрофа на атомной станции в Чернобыле – результат эксперимента, который в обход правил должен был проверить такое рацпредложение. Аварии на шахтах – угольный Чернобыль, невежественное желание подправить технику.

Что ж, не будет у нас пивной? Может быть, притаились изобретатели, в спячке отлеживаются и скоро очнутся. Пусть будет меньше поводов для смеха, но больше пользы для кармана изобретателя и для всего общества.

ИННОВАЦИЯ С ПЕТЛЕЙ НА ШЕЕ

В разгар холодной войны в министерство обороны СССР вызвали академиков Фока и Капицу. Генералы долго уговаривали академиков приступить к созданию

аппарата, который летает, экранируя земное притяжение. Ученые отказывались: полный абсурд и бессмыслица. Но у генералов был железный аргумент: в Пентагон с этой идеей обратился некий гений и уже получил миллион долларов. Через год стало известно, что тот изобретатель вместе с секретаршей и миллионом сбежал в Бразилию. Капица сказал Фоку: «Все-таки от инвестиций в науку есть толк».

Истина настолько избитая, что ее в серьезном обществе можно произнести только в шутку. Тем не менее, с наркотической упоенностью от углеводородных испарений мы загнали себя в такой угол, что ради национальной безопасности очевидную ставку на инвестиции и инновации приходится декларировать с высокой трибуны. Потому что в нашем чиновничьем царстве выстроено так, что, если на что строго не укажут высшие начальники, никто не пошевелится. Об инвестициях и инновациях как главном условии для продвижения России вперед постоянно твердят все российские начальники. Такое единодушие свидетельствует о том, что ситуация на этом направлении критическая.

Если оценивать наши достижения на мировом рынке наукоемкой продукции, а он, кстати, больше сырьевого, то картина удручающая. Лишь 0,3 % этого рынка принадлежит России, хотя по числу ученых мы на третьем месте в мире. Доля США, пусть мы сто раз назовем американцев тупоголовыми, составляет 36 %. Япония взяла 30 %, Германия – 16 %. Крошечный Сингапур стоит впереди России! Денег мало наука получает? За последние 8 лет финансирование науки из федерального бюджета выросло в два раза, но использовать ресурсы, которые инвестируются в науку, она не может. Ни в одном из исследований, которые проводились и российскими специалистами, и европейскими, не установлено связи между ростом финансирования нашей науки и благосостоянием общества. А на Западе – связь прямая: чем сильнее наука – тем богаче общество. У нас директора институтов уже не жалуются на безденежье, как в былые годы, но взывают о том, что нет научных кадров, нет менеджеров, нет внедренческого звена и контакта с промышленностью.

Законы постиндустриального общества таковы, что в развитых странах 80 % роста ВВП определяется инновациями и высокими технологиями. У нас же на громадном большинстве предприятий пыли больше, чем в конторе Остапа Бендера «Рога и копыта». 65 % организаций расходуют на исследования менее 1 % своего оборота. А если идеи возникают, нет возможности довести их до коммерческого продукта. В эту ловушку могут попасть и нанотехнологии, на которые сделана ставка как на одну из отправных точек общего роста страны. Нанотехнологии не нуждаются сегодня в средствах, идей выше крыши, но практически нет стройных коммерческих проектов. Это не наш конек. Выбраться из трясины можно по опыту развитых стран, где при господдержке построено множество технополисов и зон внедрения. Россия вступила на этот путь с громадным опозданием и движется недопустимо медленно, хотя выгода очевидная: в одном из первых наших наукоградов Дубне в структуре бюджета за 10 лет инновационная составляющая возросла с 2 до 50 %.

Может быть, государству следует еще подбросить деньжат, чтобы поощрить внедрение? В Англии пытались создать инновационный сектор за счет государственных средств – гиблое дело. Слишком живое, быстрое, рискованное занятие, чтобы чиновники могли уследить. Инновации обеспечиваются только малым бизнесом. В Кембридже на каждую инновационную компанию приходится 13 сервисных фирм. Но малый бизнес требует больших свобод и гарантий, а это в нашей стране пока еще нерешенная проблема.

Академик Владимир Фок, который обсуждал пользу инвестиций в науку, был одним из немногих ученых, кого, как Ландау, удалось быстро вытащить из тюрьмы. Но Фок успел прийти к выводу: «Свобода – это когда вам выдают шнурки». Сегодня политики говорят: свобода лучше несвободы. Академик Фок присовокупил бы: чтобы инвестиции заработали, одних шнурков мало.