Умный выстрел

Нестеров Михаил Петрович

В кармане у меня завозился телефон. На экране высветился номер Николая Школянского. Я искусно разыграл сценку под названием «Досада»:

— Отец, — шепнул я майору. — Я отвечу старику, иначе продолжит названивать.

«Валяй», — кивком головы разрешил Михайлов.

— Да?

Школянский сразу приступил к делу. Он не стал задавать наводящих и любых вопросов, а буквально отрапортовал:

— В убийстве Аннинского ты подозреваешь того тучного человека в очках. Так вот, у него стопроцентное алиби. Я досмотрел запись до конца. Он вернулся в бар через три минуты после того, как вы с Аннинским оттуда ушли, и просидел там до закрытия…

Я отчетливо представил себе, как Школянский смотрит этот затянувшийся

ролик. Он держит в голове время смерти Аннинского, и оно неумолимо приближается. А убийца все еще в баре, он никуда не торопится, как если бы входная дверь была телепортом и вела прямо в спальню Аннинского. До смерти Виталия остается пять минут. Школянский чувствует комок в горле. Четыре. Его уже невозможно проглотить. Три — рука бывшего военного разведчика тянется к трубке, а счетчик медиапроигрывателя отматывает последние мгновения, отпущенные судьбой Аннинскому. Все. Сирена, раскрывшая свою чудовищную пасть, возвестила миру о своей очередной жертве… Волосы на голове Школянского встают дыбом: этого не может быть! Он сверяет часы в углу кадра с часами на стене бара — они показывают одно и то же время. Ошибка исключена. Он хватает трубку и набирает мой номер, который, наверное, в самом конце телефонной книги. Ждет ответа, увеличив скорость просмотра: предполагаемый убийца на месте, он тянет одну рюмку за другой… Спасибо тебе, Коль! Ты позвонил мне, чтобы предотвратить трагедию. Ты не остался в стороне. Ты по-прежнему в нашей команде, потерпевшей урон.

— Дело серьезное, как я понял, — заканчивал монолог Школянский. — В баре мне оставаться небезопасно, думаю. Если ты позвонишь мне и скажешь: «Привет, дружище», я буду знать, что ты под контролем. До встречи.

— Да, пока, — ответил я, обрывая связь.

Силы были явно не на моей стороне, но мне было необходимо поставить точку в этом вопросе.

— Я просмотрел не всю запись — времени не было. Ты-то, надеюсь, просмотрел ее до конца?

— Досмотрел, — подтвердил Михайлов. — Только тогда ничего не понял. — Он кивнул на Чиркова. — Он вернулся в бар через пару минут после вашего ухода, выпил еще одну рюмку, отлучился на минутку, наверное, плеснуть на лицо водички, не исключаю, что из того же крана, что и ты…

Я сказал себе: «Вот и все».

Михайлов не согласился со мной, как будто подслушал мои мысли, и продолжил:

— И заказал себе еще водки, и еще. Он глушил ее так, как будто заливал какое-то горе. И если бы бар работал до утра, он бы и пил до утра. А так он снялся с якоря за пару минут до закрытия. Ну и чего ты так на меня смотришь?..

Не дождавшись ответа от меня, Михайлов обратился к Чиркову:

— Хотите написать заявление об избиении или похищении?

Глянув на майора с достоинством, Чирков ответил:

— У нас был равный поединок. И мы договорились о нем заранее.

— Ну-ну, — усмехнулся Михайлов. — Только в следующий раз и меня предупредите. Я приду посмотреть. Интересно.

Он и его напарник уехали. Мы с Чирковым остались одни. Отряхнув брюки, он сел в машину и завел ее. Опустив стекло, спросил:

— Тебя подвезти?

— Нет, спасибо, я пешком дойду. Мне тут недалеко — километров семь-восемь.

Я был вынужден отказаться от его услуг. Может быть, потому, что считал себя проигравшим. Эта улитка в каске и пришитыми пуговицами к мягкому телу сегодня оказалась сильнее меня.

Глава 12

Опасный перекресток

Я снова и снова пытаюсь приблизить реальные события и чувствую, что с каждым разом мои представления напоминают спектакль — без упоминания действующих лиц…

…С каждым его словом ее лицо становится все мрачнее и мрачнее. Тяжесть проглядывает в каждой черте… Кажется, подбородок ее удлинился, а припухшие губы налились свинцом; потускневшие, исполненные тревоги и страха глаза забились

на самое дно глазниц.

Пауза. И мужчина, лицо которого скрывается в тени, но близко от лица женщины, снова заставляет ее повторить то, что она не смогла бы забыть, даже если бы ее внезапно сразила амнезия. Полчища пробелов, взявшие в кольцо его четкие инструкции…

В этой комнате горит только один ночник. Свет падает на затылок женщины и бросает тень на обезображенное выстрелом из ружья лицо мужчины. Она сидит, поджав ноги, на середине кровати. Он — на ее краешке. Труп мужчины в однотонной рубашке с закатанными рукавами лежит на полу. Помповое ружье покоится на коленях женщины, поджавшей под себя ноги. Ее поза на кровати такова, что она не видит труп мужчины. А вот ее собеседник бросает на него взгляд, как будто собирается описывать его внешность или черпает из его теплого еще тела вдохновение.

— Ты убила его.

— Я убила его, — послушно, как автомат, как на тренировке перед тестом на полиграфе, повторяет она.

Он в таком ракурсе, когда на него падает тень, походит на засекреченного агента, согласившегося на интервью, и даже голос его понижен на полтона. Он кажется огромным в маленьком пространстве этой сероватой с оттенком желтого, как проходящий синяк, комнате, и он, несомненно, тут хозяин положения. Безоружный, он диктует условия, а не эта условно вооруженная дробовиком миниатюрная, хрупкая женщина. Он находится словно по ту сторону света и проник в это помещение, плотно прикрыв за собой дверь: чтобы ни один лишнийлуч не просочился сюда извне.

Напоследок он забирает удостоверение сотрудника полиции на имя капитана Виталия Аннинского. Он торопится. Потому что времени в обрез, вся операция рассчитана строго по секундам. Соседи уже переглянулись и задались вопросом: «Где стреляли? Похоже, у Аннинских»…

Нужно отвлечься. Сменить декорацию в этом спектакле. И я возвращаюсь к теме наркотрафика, совершаю путешествие во времени, но уже с грузом нынешнего дня, а груз этот — информация.

Туркмения. Там нет российских военных, и весь наркобизнес находится под контролем Министерства государственной безопасности. Четыре процента населения Туркменистана — законченные наркоманы. Каждый второй подросток страдает от наркотической зависимости. Безработица перевалила за полста процентов, и это — одна из причин наркотизации населения. Конопля — уже не наркотик, а «национальная традиция народа» 3 .

3

По материалам Геннадия Лебедева, «Новая газета».

Итак, один из вариантов наркотрафика в Россию, которому я дал название «Вариант 1996». В ашхабадский аэропорт прибывают из Афганистана контейнеры с героином и направляются в правительственное багажное отделение. Такой груз охраняют, и за него отвечают офицеры Комитета национальной безопасности. Из аэропорта часть героина переправляется в Туркменбаши, некогда — Красноводск, порт на Каспийском море и центр нефтеперерабатывающей промышленности с населением около семидесяти тысяч человек. Там груз принимает местная семейная наркогруппировка, в основном — служащие международного морского порта. Под их контролем героин переправляется на российские суда и помещается в тайники, расчет производится в каюте капитана. Впрочем, не факт, что команда была российской, далеко не факт. Может быть — азербайджанской. На Каспии функционирует железнодорожно-пассажирская переправа Туркменбаши — Баку. Расстояние — 306 километров. Каждый паром берет на борт 28 железнодорожных вагонов и 200 пассажиров. Все восемь судов на переправе ходят под азербайджанским флагом.