Умри сегодня и сейчас
Шрифт:
– В чем дело? – спросил Бондарь, которому была видна лишь половина спальни. – Где Сергей Николаевич?
– Спит, – спокойно ответила Ингрид. – Хочешь его разбудить?
– Кажется, ты собиралась уехать?
– Собиралась.
– Что же ты здесь делаешь? – Бондарь сделал два шага вперед, изучая обстановку спальни.
– Пока что пью настой ромашки, – в подтверждение своих слов Ингрид слегка приподняла чашку. – Незаменимая вещь в моем положении. Очень успокаивает.
Бондарь переступил порог, не спеша приблизился к девушке. Профессор, укрытый одеялом до
– Насколько я понимаю, – заметил Бондарь, – ты напоила жениха на сон грядущий не только настоем ромашки, а чем-то более существенным?
– Снотворное, – не стала запираться Ингрид. – Теперь Сергея Ивановича из пушки не разбудишь.
– Зачем тебе это понадобилось?
– Русские говорят: долгие проводы – лишние слезы.
– Решила уйти, не прощаясь?
– Ты очень догадлив, – хмыкнула Ингрид, уткнувшаяся в свою чашку.
Бондарь продолжал осматриваться, пытаясь понять, что его настораживает в спальне, где явно не прятались посторонние. На всякий случай он открыл шкаф, а потом присел на корточки, заглянув под кровать, что вызвало издевательский смех Ингрид:
– Ищешь соперника? Напрасно. Мы тут одни, с глазу на глаз. Без свидетелей.
«Зато с ушами, растущими из стен, – подумал Бондарь. – Пора кончать этот спектакль. Выпроводить аферистку, сходить за пистолетом, включить музыку, произвести выстрел сквозь подушку… Будить накачанного снотворным профессора бессмысленно и опасно. Что ж, по крайней мере, он даже не осознает, что попал из объятий Морфея прямиком в лодку Харона».
– О чем ты думаешь? – спросила Ингрид, почесав одной босой ногой другую.
– О том, что завтра вечером мы уезжаем, – сказал Бондарь специально для фиксирующих происходящее микрофонов. – Медового месяца не получилось. Эстония оказалась вовсе не тем райским уголком для молодоженов, о котором талдычили мне в турбюро.
– Да, оккупантов у нас не любят, даже бывших.
– Где ты видишь оккупантов?
– Прямо перед собой, – ответила Ингрид, безмятежно прихлебывая горячий настой. – Одного из них, во всяком случае.
Бондарь промолчал не потому, что ему было нечего возразить на это нелепое обвинение. Он вдруг понял, что беспокоит его в уютной спальне профессора Виноградского.
Запах бензина.
Почему? Откуда? Разве бензин принято добавлять в отвар ромашки?
– Одевайся, – распорядился Бондарь, обострившаяся интуиция которого подсказывала, что в этом доме затевается что-то неладное. – Тебе пора.
– У меня есть еще полчаса, – возразила Ингрид. – Вещи собраны. Вполне достаточно времени, чтобы довести наше знакомство до логического завершения. – Она призывно улыбнулась. – В присутствии моего несостоявшегося жениха это будет даже забавно. Экстрим.
В другой ситуации Бондарь не отказался бы увидеть судороги страсти на лице высокомерной стервы, но сейчас ему было не до того.
– Экстрим – это секс с женщиной
Ингрид прикончила содержимое своей чашки, отставила ее и насмешливо заявила:
– Критические дни бывают у всех, даже у мужчин. В том числе у героев, воюющих с беззащитными женщинами.
«Почему она так самоуверенна? – насторожился Бондарь. – Оружия при ней нет, заступников тоже не наблюдается. Стоит посреди комнаты в одной прозрачной рубашке, подсвеченной лампой, а ведет себя так, словно чувствует себя абсолютно неуязвимой. В чем дело? И почему, черт подери, пахнет бензином?»
Не обнаружив ничего угрожающего ни во внешности Ингрид, ни в ее поведении, Бондарь перевел взгляд на спящего профессора. Тот продолжал спать, как убитый, нимало не заботясь о том, что невеста вознамерилась наградить его развесистыми рогами.
Перехватив взгляд Бондаря, Ингрид тихонько засмеялась:
– Господи, не обращай внимания на этого старого хрыча. – Пальцы ее опущенных рук помаленьку сгребали ткань рубахи в складки. – Прояви немного решительности, не пожалеешь. Возьми меня на прощание. – Ингрид приподняла подол до колен. – Ты даже не представляешь себе, как я ждала этого момента.
– Прекрати! – процедил Бондарь, стараясь не глядеть на эстонку. – Переодевайся и уматывай. Я подожду тебя за дверью.
– Постой. Я наврала насчет месячных.
– Я видел кровь на прокладке собственными глазами!
– Разумеется, – кивнула Ингрид, задирая рубаху все выше. – Только прокладка была заготовлена заранее, а кровь на ней была кошачья.
– Что ты сказала? – нахмурился Бондарь.
– Я пристрелила бродячую кошку. Не веришь? – Ингрид ханжески опустила глаза.
Если бы не поднятый до середины бедер подол, ее можно было бы принять за приготовившуюся помолиться на ночь Дездемону. – Напрасно не веришь. Смотри!
Действуя только левой рукой, Ингрид резко задрала рубаху. Белья на ней не было, если не считать одинокой старомодной резинки для чулок, явно позаимствованной из гардероба матушки профессора Виноградского. Эта деталь не имела ничего общего с кокетством. За резинкой, перехватившей основание голой ноги, торчал мелкокалиберный браунинг, блестящий и плоский, как портсигар.
Бондарь и глазом не успел моргнуть, как пистолет с заранее навинченным глушителем оказался в правой руке Ингрид.
– Пришло время познакомиться поближе, – прошипела она.
Глава 25
Флирт у последней черты
Пистолетное дуло, направленное в живот, действует на людей по-разному. Одни впадают в оцепенение и не могут вымолвить ни слова. Другие паникуют, лихорадочно суетятся, делают массу ненужных телодвижений, стараются выторговать себе жизнь. Третьи остаются с виду невозмутимыми, решая про себя, как действовать в сложившейся ситуации. Бондарь принадлежал именно к этой малочисленной категории людей, привыкших смотреть в глаза смерти. Выражение его лица не изменилось, когда в руке Ингрид появился браунинг, снятый с предохранителя.