Ундервельт. Западня
Шрифт:
От сердца отлегло.
— Ты сейчас в линзах, что ли?
— Я их не снимаю, — призналась Яна. — Привыкаю. Слушаю аудиокнигу, слежу за Болотиным и топтунами за окном.
— Сама меня накрутила, что слежка, — отчитал ее Наган. — И не реагируешь, когда я зашел. И что мне думать? Я уже мысленно тебя похоронил.
— Ну что ты, — проворковала она, подошла и положила голову ему на плечо. — Ну не злись. — И смолкла.
Нагану очень не нравилось ее напряженное молчание. Так себя ведут, когда накосячили, но боятся признаться.
— Разговариваешь
— Нет, — прошептала Яна, — только один раз. Я отслеживала маршрут, как и говорила. Поставила точки на карте. А вообще я сейчас прогноз погоды на завтра смотрю.
— И что там?
— Жуть, плюс тридцать два, — она вздохнула. — Вымотала жара!
Теперь, вот, тему переводит. Точно тут что-то нечисто. Яна неуверенно улыбнулась, и он чуть встряхнул ее за плечи, отодвинул от себя, чтобы заглянуть в глаза.
— Что случилось, Ян? Я же вижу твое волнение, четвертый год знакомы. Говори, обещаю сильно не ругать.
— Правда меня очень любишь? — спросила Яна.
Наган несколько раз немо открыл и закрыл рот. А потом попытался пошутить, чтоб разрядить обстановку:
— Я уже сказал об этом однажды. Если что-то изменится, я тебя проинформирую.
— Я… мы… — она скосила взгляд и поджала губы.
«Что-то очень серьезное», — подумал Наган и приготовился к худшему.
— За четыре года это рано или поздно случилось бы… В общем, я… Ребенок. Срок — полтора месяца.
Округлив глаза, Наган опустил руки и сел, огорошенный новостью. Он не был готов и понятия не имел, как на это реагировать, а Яна ждала его поддержки. Впервые за долгое-долгое время он сам захотел чьей-то поддержки.
Поднявшись, он снова обнял ее и сказал:
— Наша жизнь не будет прежней. Это адская ответственность, и я не знаю, что делать с маленькими детьми… Не спать, нервничать… Что ж, буду не спать и волноваться теперь уже за вас двоих, — он говорил, больше подбадривая себя, и смотрел, как расслабляется его жена, как уходят ее скованность и напряжение. — От этого еще никто не умер…
Яна рассмеялась, смахнула непрошенные слезы, шмыгнула носом.
— Еще как умер!
— Я имел в виду, от возни с ребенком. Что ж. Наверное, пора… Хотя кажется, что даже в сорок с лишним ты слишком молод для такого.
Телефон зазвонил, когда Наган планировал, как они благодаря Тарасовой расквитаются с ипотекой и заживут.
Высветившийся номер был незнаком ни Нагану, ни Яне.
— Слушаю… — сказал детектив, а Яна прижалась ухом к его руке, чтоб слышать разговор — наверняка ведь по работе.
— Это Гошкодеря, из Госдумы. Председатель бюджетной комиссии.
Важный голос, усталый. Говорит так, будто паровоз пар стравливает.
— Чем обязан? — поинтересовался Наган.
— Мне позвонил Гурский и пожаловался на самоуправство подрядчика, нанятого «Проксимой», — проговорил депутат. — Подрядчик
Наган молчал, ждал, когда важный парламентарий перейдет к делу.
— Подрядчика мы накажем, — продолжил Гошкодеря, — и переведенные стрелки ему не помогут. Он — новенький на нашем рынке, поэтому, дурень, сам не понял с кем связался.
Наган молчал, все не мог переключиться на работу после всего, что услышал.
— Я вот что хочу тебе сказать, Ростислав. Я справлялся о тебе у министра. Он поведал, что ты — бескомпромиссный следователь, поэтому не задержался в органах. Вот… Подрядчик, конечно, не прав… Но он — сошка, дурачок, понимаешь? Он не покушался на жизнь Тарасова, такое ему даже в голову взбрести не могло. Подрядчик вернет «Проксиме» деньги, так что ты на него не наезжай… мы сами обеспечим прокурорскую проверку.
Наган собрался вставить реплику о том, что у него нет начальников, а как вести дело, он сам разберется, но Гошкодеря его опередил:
— А захочешь потолковать с подрядчиком — устроим вам очную ставку. Ты главное пойми — человек он новый на нашей территории, напорол боков. Все исправит, и пусть работает дальше. На ошибках учатся.
— Я выслушал вас, — неопределенно отозвался Наган.
— Еще не до конца, — пропыхтел Гошкодеря. — Обрати внимание на больницу, которую спонсирует «Проксима», называется «Панацея». Я как-то проезжал мимо: это крепость! На территорию на танке не пробьешься! Если бы вдруг Виктору Анатольевичу захотелось лечь на дно, то «Панацея» — то, что нужно.
— Я не пробьюсь, полиция не пробьется, но Гурский — он же соучредитель, — заметил Наган. — Перед ним открыты все двери.
Паровоз на другом конце снова запыхтел, зафыркал, а затем выдавил из себя:
— Слава заезжал в «Панацею». Он увидел лишь то, что ему показали. Если же Виктор Анатольевич распорядился, чтоб его не выдавали, то доктора не ослушаются. Сам понимаешь, он в большом авторитете.
— У вас есть версии, зачем ему понадобилось уходить на дно?
— Нет, — буркнул Гошкодеря. — Но своим исчезновением он сорвал перспективную антикризисную программу. Вот с такими людьми, Ростислав Игоревич, приходится о судьбе России заботиться… Ну, удачи вам найти Виктора!
Депутат отключился.
— Ну? Что думаешь? — спросила жена.
— Конкретный такой депутат, основательный, — отозвался Наган, — в политике с девяностых, все у него схвачено.
— А «Панацея»? Съездишь?
— Съезжу… отчего бы не съездить? Покручусь, посмотрю. Тарасов залег на дно в похожем на крепость медицинском центре для избранных? Почему бы и нет. Это согласуется с моей версией, что он заблаговременно начал готовить свое исчезновение… — Наган поморщился, затем обнял Яну, привлек к себе. Проговорил, ощущая, как волосы жены щекочут ему губы: — Я с самого начала был против, чтоб ты работала в агентстве, хоть ты и здорово помогаешь…