Унесённые «Призраком»
Шрифт:
Поклонники, письма и прочие штуки,
А дельный жених изгоняется прочь.
Что за проклятье – упрямая дочь!»1
Девушка стряхнула крошки с платья и вытерла руки салфеткой.
– Ничего не бойся, Мэри-Энн, – с улыбкой прошептала она, проверяя, на месте ли письмо и кошелек с деньгами. – Ты уже в паре шагов от своей мечты.
За окном медленно проплывали жилые дома: сперва деревянные, одноэтажные, потом – каменные, в два или три этажа. Мелькали фигуры людей – спешащих куда-то мужчин и женщин. Пару раз мимо проехали встречные кареты. Невыносимо
Дядя Грэм, что-то напевая себе под нос и по очереди закидывая ногу на ногу, начищал дорогие бархатные туфли специальной щеточкой.
«Если бы я писала о себе книгу, я бы начала ее так: меня зовут Кэтрин Роуз Маккейн, и недавно я потеряла отца. Нет, не только отца: добрейшего человека, мудрого наставника, лучшего друга… Единственного, кто любил меня такой, какая я есть, просто за то, что я была в его жизни».
Кейт отвернулась от окна и поспешно смахнула слезы.
Мать говорила, что любят всегда за что-то: за молодость и красоту, за хорошее приданое, за приятный нрав и доброе сердце. У Кейт все это было, но особой любви к себе она никогда не ощущала. С шестнадцати лет ее вывозили на званые обеды к соседям и светские собрания в столице, но у нее до сих пор не было ни одной подруги. Миссис Маккейн, ее мать, говорила, что Кейт виновата в этом сама: в приличном обществе полагается вести себя подобающе полу и возрасту, а не умничать, не дерзить и не высказывать свое мнение, когда об этом не просят.
«Неужели здраво рассуждать о вопросах добродетели, долга и проблемах воспитания – значит умничать? Неужели требовать, чтобы тебя дослушали до конца, не перебивая смешками и глупыми шутками, – это дерзость?»
Карета остановилась. Дядя Грэм надел шляпу, взял свою трость и тяжело поднялся с протертого сиденья.
– Посиди здесь, Кэтрин, – сказал он. – Я загляну в контору, договорюсь с капитаном и оплачу наш с тобой проезд. А потом, надеюсь, мы сразу же отправимся на пристань, а наши вещи погрузят на корабль.
Мэри изрядно проплутала по городу, прежде чем кто-то из местных жителей подсказал ей, где находится контора, принадлежащая «Грейт Шип Компани», в которой можно купить билет. Антрепренер мистер Росс предупреждал, что стоимость проезда в каюте первого класса обойдется очень дорого: от двадцати пяти до тридцати фунтов в зависимости от дальности путешествия и новизны корабля. Почти целый год Мэри добросовестно помогала миссис Спрингс шить театральные костюмы, изготавливать шляпки и маски, переписывала для актрис их роли, подсказывала им слова на репетициях, убирала гримерные комнаты и подметала сцену после выступлений, поэтому теперь в спрятанном под одеждой кошельке у нее лежало почти сорок пять фунтов. Было больше, но дорога до Саутгемптона потребовала расходов; впрочем, по сравнению со стоимостью билета на корабль, совсем небольших.
Но самое ценное сокровище хранилось не в кошельке, а в надетом на шею мешочке, который Мэри ощущала при каждом вдохе, и часто, особенно в минуты тревоги или сомнений, она вольно или невольно прикасалась к груди, чтобы убедиться, что он по-прежнему здесь, с нею. «Милый Эдвард…» – тотчас всплывало перед глазами, и на душе становилось радостно от осознания того, какое невероятное открытие ожидает ее впереди…
– Мисс, – раздался совсем рядом тоненький, нежный голосок, и кто-то вежливо потянул Мэри за рукав платья. Она остановилась, обернулась и увидела прелестную, бедно одетую девочку лет семи или восьми. Кроткое и невинное выражение ее голубых глаз настолько поразило Мэри, что девушка улыбнулась и наклонилась к маленькой попрошайке.
– Милое дитя, – проговорила она, – должно быть, ты голодна? Хочешь, пойдем в пекарню и я куплю
– Мисс очень добра, – пролепетала девочка, делая книксен, – и я с большим удовольствием согласилась бы, но моя мать прибьет меня, если я наемся сама и не принесу ничего братьям и сестрам.
– Сколько же у тебя братьев и сестер? – спросила Мэри.
– Всего шестеро, мисс, – пересчитав по пальцам, ответила девочка, – и еще младенчик, которого матушка кормит грудью. От голода у нее часто пропадает молоко, и приходится каждый раз платить полпенни соседке, чтобы она покормила его и он не умер. Поэтому, добрая мисс, если я не принесу домой хотя бы пенни, матушка прибьет меня.
– Господь всемогущий, – покачала головой Мэри, видя, как ясные глаза девочки наполняются слезами. – Милое дитя, я дам тебе два пенни, только не плачь.
Она отвернулась, вытащила из-под шерстяной накидки туго набитый кошелек, привязанный шнурком к поясу и, покопавшись в нем, вынула две медные монетки:
– Вот, держи.
– Благодарю вас, щедрая мисс! – воскликнула попрошайка, однако монеты не взяла. В один миг ее глаза сузились, лицо застыло, губы плотно сжались, и Мэри не успела опомниться, как одним быстрым движением девчонка вцепилась обеими руками в кошелек и с недетской силой рванула его к себе. Мэри вскрикнула, выпавшие монеты разлетелись и, звеня, покатились по мостовой. Шнурок лопнул, и кошелек остался в руках маленькой негодяйки, которая в тот же миг метнулась прочь в самый узкий из переулков. Девушка заметалась, не зная, то ли догонять ее, то ли собирать раскатившиеся монеты. Какая-то женщина, проходившая мимо, бросила корзину с бельем и подняла несколько серебристых кружков; Мэри полагала, для того, чтобы вернуть хозяйке, но женщина грубо оттолкнула ее протянутую руку, подняла свою корзину и пошла себе дальше. Мэри побежала в переулок за девчонкой, но той уже след простыл. А когда она, оглушенная происшедшим, вернулась, то увидела убегающую стайку мальчишек, завладевших последними из рассыпанных ею монет. Девушка остановилась, беспомощно глядя по сторонам. Кровь ударила в голову, щекам стало горячо, а где-то внутри – невыносимо холодно. В глазах потемнело, и если бы Мэри не прислонилась к стене дома, она бы упала в обморок прямо посреди улицы.
Мамочка… мамочка…
Горло сдавило, она едва смогла сделать вдох. Слезы душили ее, обжигали глаза, щипали горящие щеки. Как же так… Как такое возможно? То, что произошло, не укладывалось у нее в голове. Она не хотела верить, что это случилось именно с ней и именно сейчас, когда до достижения цели оставалось всего несколько шагов…
Что же теперь делать?!
В вышитом мешочке, рядом с ее сокровищем, лежало еще несколько шиллингов – отложенных «на всякий случай». Их хватит, чтобы вернуться в Лондон, если в гостиницах по дороге не брать ужин и отдельные комнаты… но возвращаться было нельзя. Если Джейкоб Дуглас найдет ее, ей конец.
А он непременно найдет…
Мэри подавила рвущиеся наружу рыдания и вытерла глаза. Огляделась. На нее уже косо посматривали, какие-то старухи, перешептываясь, показывали пальцем. И вдруг с противоположной стороны улицы прямо к ней решительно направился высокий мужчина в черном сюртуке.
Ищейка!
Мэри испуганной птицей сорвалась с места и бросилась в тот же переулок, куда чуть раньше убежала маленькая воровка. Свернула налево… потом направо… ноги сами несли ее вперед, а она уже не разбирала дороги, просто бежала. Ей чудилось, что преследователь настигает ее, уже почти дышит над ухом… один раз, пересекая улицу, она чуть не угодила под дилижанс и кучер, чертыхаясь, замахнулся на нее кнутом… Вот показалась знакомая вывеска «GREAT SHIP COMPANY, SOUTHAMPTON», и Мэри остановилась, переводя сбившееся дыхание. Теперь, когда у нее нет денег на билет, сюда нет смысла заходить. Что она им предложит? Мести палубу в качестве платы за проезд? Или готовить еду? Или…