Унесённые «Призраком»
Шрифт:
Кейт была пятой по счету – и последней – попыткой полковника Маккейна обзавестись наследником мужского пола. Когда она появилась на свет, сэру Джеймсу исполнилось сорок восемь, ее матери было тридцать. Аманда Луиза Маккейн, в девичестве Спенсер, имея приданое в десять тысяч фунтов, вышла замуж за полковника в возрасте семнадцати лет; в восемнадцать родила дочь Анну, в двадцать – дочь Шарлотту, в двадцать два – еще одну дочь, Софию. На этом можно было бы и остановиться, но сэр Джеймс Маккейн был оптимистом, поэтому в двадцать пять его жена родила четвертую дочь, Луизу, и заявила, что больше не намерена иметь детей. Несколько лет, при поддержке семейного врача, миссис Маккейн удавалось избежать неприятной обязанности, однако полковник, прекрасный стратег и тактик, стремясь достичь вожделенной цели, применял не только словесные уговоры,
Надо отметить, что Кейт единственная из дочерей полковника не походила на мать – женщину высокую, статную и по характеру очень спокойную, даже флегматичную. Старшие дочери были точными копиями Аманды Маккейн в юности, Кэтрин же явно пошла в отцовскую породу, чем, видимо, и привлекла внимание сэра Джеймса. Не питавший особой привязанности к другим дочерям полковник неожиданно стал уделять почти все свободное время младшей, которую называл Кит4 и заставлял одевать как мальчишку. Таким образом, по их дому в Хартфордшире носился босоногий маленький сорванец с коротко стриженными белоснежными кудрями, совершенно не понимавший, как и зачем играть в куклы, но зато знавший, как зовут каждую из двенадцати принадлежавших полковнику гончих, и более всего на свете любивший наблюдать, как сэр Джеймс разбирает и чистит какой-нибудь экземпляр из своей ружейной коллекции.
– Это кремниевый замок, – объяснял он любознательному ребенку. – Вот курок, он ударяет по стальному огниву. А называется вся эта штука Браун Бесс5.
Девочка по имени Кит внимательно слушала, глядя на отца не по-детски серьезными темно-голубыми глазами.
Так вот, когда вышеупомянутая миссис Пирс очутилась в поместье своей кузины и увидела, как по двору, размахивая хворостиной, носится неугомонное дитя непонятного пола, она решила внести свою лепту в воспитание будущей мисс Маккейн.
– Аманда, душечка, а сколько лет твоей самой младшей? – спросила она.
– Точно не помню, – рассеянно отозвалась женщина. – Должно быть, года четыре.
– Вижу, ты совсем не занимаешься ею, – строго сказала миссис Пирс. – Кэтрин не похожа на девочку, она выглядит как маленький разбойник, играет в какие-то дикие, шумные игры, бегает босиком и откликается на мужское имя. Полагаю, все это причуды твоего мужа, который никак не может смириться с волей Всевышнего и пытается сделать из дочери сына. Но, дорогая Аманда, это невозможно! Девочка из хорошей семьи должна выглядеть и вести себя, как подобает девочке. Не хочу тебя пугать, но я знаю в Лондоне одно семейство… там девице уже скоро тридцать, а она до сих пор не замужем, коротко стрижет волосы, ездит в седле по-мужски и имеет довольно грубые манеры. Но самое ужасное то, что, по слухам, эта девица и ее компаньонка… – Миссис Пирс наклонилась к кузине и что-то прошептала ей на ухо, отчего лицо Аманды Маккейн покрылось пунцовыми пятнами. – Неужели ты хочешь, чтобы Кэтрин, став взрослой, тоже считала себя мужчиной? Милая моя, тебе давно пора взяться за дочь и сделать из нее истинно английскую леди. Пусть мы и джентри,6 но наше поведение и манеры должны быть безупречными.
Слова старшей родственницы произвели впечатление на миссис Маккейн, и, хотя к тому времени уже подросла ее первая дочь Анна и нужно было устраивать ее судьбу, она, выражаясь дипломатическим языком, выслала мужу ноту протеста и немедленно взялась за превращение сорванца в настоящую мисс. Кит стала откликаться на Китти, затем на Кейт, в ее гардеробе появились менее удобные, но зато красивые платья, чулки и шляпки, а главное – туфельки, ей отрастили волосы, приучили каждый день мыться, передвигаться не галопом, а неторопливой походкой, и говорить тихо, сдержанно, вежливо. Когда следующим летом миссис Пирс приехала на свадьбу Анны, она не узнала в послушном и милом ангелочке того вопящего и скачущего бесенка, которого встретила год назад, и выразила восхищение способностями своей кузины к перевоспитанию.
Пожилая миссис не знала одного: в глубине души Кэтрин Роуз осталась все тем же неистовым маленьким демоном, стремительным и непокорным. И только один человек на свете принимал
– Воспитывая, мать поощряла в нас с сестрами только то, что считала правильным, остальное ее раздражало. – Кейт обхватила руками колени. – Мы учились рисованию, пению, танцам, вышивали, играли на фортепиано. Она старалась привить нам свой собственный вкус в одежде, тщательно подбирала книги для чтения – чаще всего сентиментальные романы, одобряла взгляды и суждения, принятые в обществе, и радовалась, когда ее дочери одна за другой удачно выходили замуж. Отец давал каждой по десять тысяч фунтов приданого, поэтому у моих сестер не было недостатка в женихах. – Она помолчала. – Для меня же его приданое было особенным. Деньги – само собой, но было и другое, не менее ценное…
Хорошее образование – вот что стремился дать ей отец. По его словам, вся разница в воспитании юных джентльменов и леди заключалась лишь в том, что первым было доступно больше знаний, свобод и прав. Благодаря полковнику Кейт в раннем детстве удалось вкусить полной свободы – и она навсегда запомнила этот пьянящий вкус. Но, даже отказавшись от своей нелепой затеи обращаться с дочерью как с сыном, сэр Джеймс решительно двинулся дальше и сосредоточился на всестороннем развитии Кэтрин, жалея лишь об одном: что не сможет дать ей те права и свободы, которые общество предоставляет джентльмену.
За свою долгую жизнь он собрал прекрасную библиотеку, дополнив ту, что досталась в наследство ему самому. В ней каждый вечер и проходили их занятия, больше похожие на занимательные беседы. Сэр Джеймс очень любил рассказывать, а Кейт – слушать, и порой они до глубокой ночи изучали географию по старым потертым картам и воспоминаниям полковника о войне с французами в Индии, заодно повторяя неприятельскую грамматику и ведя арифметический подсчет потерям с той и с другой стороны, а за дверью переминалась несчастная гувернантка, не смевшая войти и прервать урок, но при этом боявшаяся, что миссис Маккейн отругает ее за то, что мисс Кэтрин легла спать не вовремя… Часто отец читал дочери книги, позже она начала читать сама, и на занятиях они обсуждали прочитанное. Полковник стремился не столько загрузить ее голову разнообразными знаниями или чужими мнениями, сколько развить в ней острый, пытливый ум, способный создавать свои собственные суждения и делать выводы. Он не ограничивал образовательные возможности Кейт рамками предрассудков: именно поэтому в возрасте пятнадцати лет она прочла несколько книг Мэри Эстелл7 и леди Уортли-Монтегю8 – смелые идеи первой и сильный характер второй произвели на девушку неизгладимое впечатление, а книги стали предметом долгих дискуссий не только с отцом, но и с другими джентльменами на светских приемах, куда Кэтрин вскоре начали вывозить. Она пыталась обсуждать правильное отношение к браку и с юными мисс, но те сочли ее слова слишком сложными для понимания и негласно, между собой, объявили младшую мисс Маккейн сумасбродкой…
– Не вижу ничего плохого в женском образовании, – пожала плечами Марион. – Нигде в Библии не сказано, что Господь создал мужчин умными, а женщин – глупыми. К примеру, то, что задумали те два матроса, можно назвать непростительной глупостью. А вы, мисс, я верю, проявите благоразумие и…
– Перестану появляться на людях в траурном платье? – грустно улыбнулась Кейт. И вздохнула: – Увы, это изменит меня только внешне. О болезни отца стало известно два года назад; как истинный солдат, он сражался до последнего, но… все это время я жила, как в кошмарном сне, предчувствуя неизбежную разлуку. Я еще не носила черное, но в душе уже было черным черно. – Она задумалась. – Правда, когда это, наконец, произошло, мне было проще: я успела смириться с потерей. Гораздо страшнее, когда любимые люди уходят внезапно и ты не успеваешь даже проститься.
– Наверное, мисс, – отозвалась Марион. – Я не знаю… моя матушка тоже болела несколько месяцев.
Они помолчали. Кейт протянула руку, нашла пальцы Марион, переплела их со своими. После откровенного разговора ей и правда стало намного легче, словно на сдавившем ее, не дающем дышать корсете вдруг распустили туго затянутые шнуры.
– Послушайте меня, мисс Кэтрин, – проговорила Марион. – Вряд ли ваш отец хотел, чтобы вы вечно по нему тосковали. Вряд ли он мечтал, чтобы ваше будущее было безрадостным. Судя по всему, он желал видеть вас необыкновенно счастливой… поэтому, думаю, пришло время перестать хоронить себя в черной тоске и жить дальше.