Унесенные ветром. Том 1
Шрифт:
– Добрый вечер, – сказал он, как всегда манерно растягивая слова, и, сняв шляпу, отвесил ей элегантный поклон. – Отличная погода, не правда ли? Я слышал, вы собираетесь в дорогу?
– Если вы будете насмехаться, я не стану с вами разговаривать, – произнесла она дрожащим голосом.
– Да вы, никак, напуганы? Я просто не верю своим глазам! – Изобразив на лице крайнее удивление, он улыбнулся так, что Скарлетт захотелось спихнуть его с лестницы.
– Да, я напугана! До смерти напугана. И если бы господь и обделил вас мозгами, вы бы испугались тоже. Но у нас нет времени для болтовни. Надо убираться отсюда.
– Я к вашим
Она стойла, вся дрожа, и слушала его, но слова почти не доходили до ее сознания. Однако, когда он задал свой вопрос, что-то прояснилось у нее в голове, и она внезапно поняла, что на протяжении всего этого злосчастного дня знала, куда ей надо уехать. Только туда.
– Я поеду домой, – сказала она.
– Домой? Вы хотите сказать – в Тару?
– Да, да! В Тару! О, Ретт, нам надо спешить!
Он посмотрел на нее так, словно сомневался, в своем ли она уме.
– В Тару? Бог с вами, Скарлетт! Вы что, не знаете, что под Джонсборо целый день шли бои? На пространстве в десять миль вдоль дороги, от Раф-энд-Реди вплоть до самого Джонсборо и даже на улицах, города! Янки, может быть, уже орудуют в Таре сейчас, а может быть, и во всем графстве. Достоверно никому не известно, где они, но во всяком случае, где-то там, рядом. Вам нельзя ехать домой. Вы напоретесь прямо на армию янки!
– Я хочу домой! – воскликнула она. – И поеду! Поеду!
– Вы просто дурочка! – решительно, грубо сказал он. – Не можете вы ехать в этом направлении. Если даже вы не напоретесь на янки, в лесах полно бродяг и дезертиров из обеих армий. И часть наших войск еще продолжает отступать от Джонсборо. Они, как и янки, не постесняются забрать у вас лошадь. Вам остается только одно: ехать по следам нашей отступающей армии и молят бога, чтобы никто не заметил вас под покровом ночи. А в Тару вам нельзя. Даже если вы туда доберетесь, там, скорее всего, найдете только пепелище. Я не позволю вам ехать домой. Это безумие.
– Нет, я поеду домой! – закричала она, и голос ее сорвался. – Я поеду домой! Вы не можете мне помешать! Я поеду домой! Я хочу к маме! Я убью вас, если вы будете мне мешать! Я хочу домой!
Страшное напряжение этих суток прорвалось наружу истерическими рыданиями, слезы ярости и страха катились по ее лицу. Она замолотила кулаками по его груди, вскрикивая снова и снова:
– Я хочу домой! Домой! Я пойду пешком! Всю дорогу! И вдруг почувствовала себя в его объятьях – мокрая щека прижата к его крахмальной манишке, усмиренные кулаки притиснуты к его груди. Его руки нежно, успокаивающе гладили ее растрепанные волосы, голос тоже звучал нежно. Так мягко, так нежно, без тени насмешки, словно это был голос не Ретта Батлера, а какого-то совсем незнакомого ей большого, сильного мужчины, от которого так знакомо пахло
– Ну полно, полно, дорогая, – ласково говорил Ретт. – Не плачьте. Вы поедете домой, моя маленькая храбрая девочка. Вы поедете домой. Перестаньте плакать.
Она почувствовала какое-то легкое прикосновение к своим волосам и смятенно подумала, что, верно, он коснулся их губами. Она хотела бы никогда не покидать его объятий – они были так надежны, так нежны. Под защитой этих сильных рук с ней не может приключиться никакой беды.
Достав из кармана платок, он утирал ей слезы.
– Ну, а теперь высморкайтесь, как настоящая пай-девочка, – приказал он, а глаза его улыбались. – И скажите мне, что надо делать. Мешкать нельзя.
Она послушно высморкалась, но ее все еще трясло, и она не могла собраться с мыслями. Заметив, как дрожат ее губы и какой беспомощный подняла она на него взгляд, он начал распоряжаться сам.
– Миссис Уилкс только что разрешилась от бремени? Брать ее с собой опасно, опасно везти двадцать пять миль в тряской повозке. Лучше Оставить ее с миссис Мид.
– Миды уехали. Я не могу ее оставить.
– Решено. Значит – в повозку. Где эта маленькая черная балбеска?
– Наверху, укладывает сундук.
– Сундук? В эту повозку нельзя впихнуть никакой сундук. Вы и сами-то там едва поместитесь, да и колеса могут отлететь. Позовите девчонку и скажите, чтобы она взяла самую маленькую пуховую перинку, какая сыщется в доме, и отнесла в повозку.
Но Скарлетт еще никак не могла найти в себе силы сдвинуться с места. Ретт крепко взял ее за плечо, и ей показалось, что излучаемая им жизненная сила переливается в ее тело. О, если бы они могла быть такой хладнокровной, такой беспечной, как он! Он подтолкнул ее к холлу, но она не двинулась, все так же беспомощно глядя на него. Губы его насмешливо искривились:
– Где же та героическая молодая леди, которая заверяла меня, что не боится ни бога, ни черта?
Внезапно он расхохотался и выпустил ее плечо. Уязвленная, она бросила на него, ненавидящий взгляд.
– Я не боюсь, – сказала она.
– Боитесь, боитесь. Того и гляди, упадете в обморок, а у меня нет При себе нюхательных солей.
Не найдясь что ответить, она от беспомощности сердито топнула ногой, молча взяла лампу и стала подниматься по лестнице. Он шел за ней следом, и она слышала, как он тихонько посмеивался про себя, и это заставило ее распрямить плечи. Она прошла в детскую и увидела, что Уэйд, полуодетый, сидит скорчившись на коленях Присси и тихонько икает. А Присси скулит. На кровати Уэйда лежала маленькая перинка, и Скарлетт велела Присси снести ее вниз и положить в повозку. Присси спустила ребенка с коленей и отправилась выполнять приказ. Уэйд побрел следом за ней и, заинтересовавшись происходящим, перестал икать.
– Идемте, – сказала Скарлетт, подходя к двери спальни Мелани, и Ретт последовал за ней с шляпой в руке.
Мелани лежала тихо, укрытая простыней до подбородка. На белом, словно неживом, лице просветленно сияли запавшие, обведенные темными кругами глаза. Мелани не выказала удивления, увидав входящего к ней в спальню Ретта. Она восприняла это как должное и попыталась даже слабо улыбнуться, но улыбка угасла, едва тронув губы.
– Мы едем ко мне домой, в Тару, – быстро заговорила Скарлетт. – Янки подходят. Ретт отвезет нас. Другого выхода нет, Мелли.