Унгерн: Демон монгольских степей

Шишов Алексей Васильевич

Для того чтобы численно увеличить новое войско, правительством не раз принимались соответствующие указы. В 1855 году в войско зачислили бессрочноотпускных нижних чинов русской армии, находившихся на то время на юге Сибири, и солдатских вдов с семействами. В 1858 году в казаков «обратили» порочных нижних чинов, то есть штрафников, ещё не отбывших сроки наложенных на них наказаний.

Забайкальское казачье войско не только росло численно, вбирая в себя новые, самые различные по характеру людские пополнения. Оно и отдавало часть своих казаков-пограничников. Именно забайкальцы стали основой двух новых казачьих войск на Дальнем Востоке — Амурского

и Уссурийского, которые тоже имели жёлтые погоны и лампасы. Показательно, что в лейб-гвардии Сводно-Казачьем полку забайкальцы, амурцы, уссурийцы составляли одну сотню, последнюю по счету — четвертую.

До 1851 года городовые и пограничные казаки забайкальских земель, служилые тунгусы и буряты несли охрану границы от набегов кочевых племён, проживавших в южных степях. А также сопровождали купеческие караваны (прежде всего с китайским чаем в Кяхту через Монголию) и почту. Служили они и конвоем при отправленных из Санкт-Петербурга русских посольствах в Пекин.

С образованием Забайкальского казачьего войска пограничная служба стала для него основной государственной задачей. Одна сотня забайкальцев теперь несла постоянную службу как конвой русского посланника в Пекине и русского консула в монгольской столице Урге.

В1900—1901 годах войско было мобилизовано высочайшим указом и в полном составе участвовало в Китайской походе. Забайкальцы отличились в боях с ихэтуанями («боксёрами»), поднявшими восстание против европейцев в своём отечестве. «Боксёрами» их прозвали за то, что на знамёнах ихэтуаней красовался сжатый Кулак.

В Русско-японской войне забайкальские казаки участвовали в полном составе. 1-й Верхнеудинский и 1-й Читинский полки вернулись домой с наградными Георгиевскими знамёнами. Надпись на них гласила: «За отличие в войну с Японией в 1904 и 1905 годах». Они стали главными войсковыми регалиями.

После войны, опять же в полном составе, войско было направлено «на подавление беспорядков на Дальнем Востоке». Забайкальских казаков революционные вихри 1905 года не затронули, они сохранили верность государю-императору и единожды данной воинской присяге.

1-й Аргунский полк, в который попал служить хорунжий барон Роман Унгерн, свою родословную вёл с 1 января 1900 года. Он «отпочковался» от 1-го Нерчинского полка, который передал на формирование новой казачьей части несколько своих сотен. Аргунцы могли гордиться своим участием в Китайском походе. Наградой им за доблесть при разгоне отрядов ихэтуаней, громивших Китайскую Восточную железную дорогу (КВЖД), стали шесть Георгиевских серебряных труб с гравированной надписью «За отличие в Северной Маньчжурии в 1900 году». Их вручили по две 1-й, 2-й и 4-й сотням полка.

Гордились казаки-аргунцы и знаками отличия на головных уборах с надписью «За отличие в войну с Японией в 1904 и 1905 годах». Другой наградой за ту войну стали «одиночные белые петлицы на воротниках и обшлагах мундиров нижних чинов». В старой России существовала и такая коллективная награда казачьим полкам за проявленную воинскую доблесть.

Постоянной задачей 1-го Аргунского полка в мирное время было несение охраны границы. Поэтому он был расквартирован на железнодорожной станции Даурия у самого китайского рубежа, всего в шестидесяти вёрстах от границы. Кругом были забайкальские степи, а кое-где — и пески с барханами. Из лесов преобладали берёзовые небольшие рощицы.

Государственная граница в Забайкалье постоянно нарушалась. Её по ночам переходили хунхузы, чтобы грабить золотые прииски и одиноких старателей.

Шли спиртоносы, которые обменивали в тайге свой ходовой товар на золотой песок и самородки-«хрусталики». Прокрадывались торговцы с кипами шёлковой материи, которая продавалась золотоискателям на вес «презренного» металла. Объяснялось такое весьма прозаично: старатели шили себе из китайского натурального шёлка нижнее бельё, к которому не «приставали» никакие паразиты. Безобидными все эти ходоки через границу не были, пуская в любом удобном случае в дело оружие: ружьё или кинжал. Поэтому пограничные стражники говаривали:

— Охрана границы — та же война. Чуть зазевался — и пропала твоя душа у границы. Отлетела в небеса.

Ещё на войне в Маньчжурии барон Унгерн, заинтересованно наблюдавший забайкальских казаков, уяснил их «профессиональную» гордость — умение ездить на неказистом степном коне. То есть умение сидеть в седле уверенно и непринуждённо. Хорунжий в самом скором времени стал отличным наездником, не жалея на обучение ни времени, ни сил.

Когда пришло время аттестации полковых офицеров, то командир сотни в отношении хорунжего барона Унгерна записал: «Ездит хорошо и лихо, в седле очень вынослив». Для казачьего и кавалерийского офицера такая оценка была высокой похвалой начальства. Сам Унгерн по такому поводу в разное время говорил:

— Служить в забайкальских степях и не научиться ездить по-монгольски? Такого быть просто не должно...

— Казак-забайкалец, русский или бурят — тот же монгол. Он не может не породниться со степным конём.

Служба в Даурии была памятна барону ещё и тем, что здесь он впервые дрался на дуэли. Унгерн имел заносчивый характер благодаря своей родословной. «Выпячивание» собственной персоны нравилось далеко не всем полковым офицерам, большинство которых оказались коренными забайкальцами, родом из войсковых станиц, «столиц не знавших». На этой почве и произошла ссора. Перчатку первым «бросил» хорунжий фон Унгерн, её противник принял сразу.

Дрались на офицерских шашках. Бывший «павлон» едва ли не единственную высшую оценку в училищном аттестате имел за фехтование. Его сослуживец в таком же офицерском звании ничего не заканчивал, владеть клинком научил его отец-казак. Удар шашкой по баронскому лбу прекратил дуэль, хотя раненый настаивал на её продолжении. Но его недруг, явно не стремившийся убить противника, проявил завидную рыцарственность, постаравшись со своей стороны загладить ссору. После чего противники помирились, устроив для товарищей по офицерской полковой семье в складчину дружеское застолье на песчаном берегу реки Аргунь.

Полковое и войсковое начальство хода делу о дуэли благоразумно не дало. В противном случае дуэлянты могли понести достаточно суровое дисциплинарное взыскание. Вообще в старой русской армии отношение к дуэлям гласно и негласно было самое пристрастное. Отказ расценивался как личная трусость, ложась пятном на репутацию офицера на долгие годы. Хотя в послужном списке записи такой не делалось, но о поступке помнилось и он подлежал осуждению.

К слову сказать, кровопролитием дуэли заканчивались редко, хотя дуэлянты почти всегда выходили к барьеру. Как бы много ни писалось о таких поединках чести на пистолетах или клинках, убитых считали единицами. Гибель поэтов Александра Пушкина и Михаила Лермонтова была, скорее, не правилом, а исключением. Почти всегда друзья или секунданты мирили противников. Но при этом было исключительно важно, чтобы дворянская или офицерская честь не пострадала.