Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
Всё это было сделано по приказу барона. Весь его путь по Забайкалью и Монголии свидетельствовал об одном: прежде всего он бывал смертельно жесток со своими людьми.
Казнь Чернова потрясла воображение монголов, проживавших на востоке Халхи, до такой степени, что местные ламы объявили барона Унгерна-Штернберга, родственника Белого Царя, воплощением Махагалы. В буддистской мифологии это было гневное шестирукое божество, хранитель буддистской веры, устрашающий и беспощадный. Махагала изображался в диадеме из пяти черепов, с ожерельем из отрубленных голов, с палицей из
Думается, что простые монголы из кочевий боготворили жестокость новоявленного Махагалы и родственника Белого Царя, ставшего в их степях Богом Войны. И было от чего. Барон в первое время своего обитания в Халхе безжалостно пресекал все попытки грабежа местных кочевников...
Как ни старались генерал фон Унгерн и его союзники из числа монгольских князей, воинская сила собиралась медленно. К началу декабря 1920 года Азиатская конная дивизия, понёсшая большие потери при штурме Урги, насчитывала, по разным подсчётам, от тысячи до 1200 всадников, включая «интендантских, обозных и прочих бойцов ». Сам барон численности дивизии просто не знал:
— Мне важно число сотен. Она боевая единица в планах любого генерала, даже китайского...
Отдыхая на керуленских берегах после ургинских приступов, дивизия быстро оправилась. Но бездействие, если не считать небольших стычек с мелкими китайскими гарнизонными отрядами, давало о себе знать с самой нежелательной стороны. Стала падать дисциплина, купцы всё чаще привозили спиртное, обычно самогон.
Тогда генерал Унгерн издал приказ о полном запрещении спиртных напитков. Сам он уже давно был трезвенником. О его буйном прошлом напоминал лишь белёсый сабельный шрам на голове. Но одно дело было издать запретительный приказ, другое дело заставить «азиатов» его исполнять.
Борьба с пьянством на Керулене привела к расформированию одного из трёх конных полков дивизии — «имени атамана Анненкова». Командир полка полковник Лихачёв решил с частью офицеров «справить поминки по алкоголю». Под утро участники дружеской попойки заснули» а тут пришёл приказ Анненскому полку выступать. Лихачёв едва взобрался в седло и скомандовал:
— Полк! За мной марш!
Анненковцы поскакали» но поскольку полк не управлялся, смешали строй. В таком виде полк и «нарвался» на самого дивизионного командира. Придя в страшный гнев от вида перемешавшихся сотен, Унгерн приказал Лихачёву и всем офицерам полка спешиться и продолжить путь по степи пешим порядком. Такое наказание провинившихся считалось в дивизии случаем редкостным.
Офицеры шли за конниками два перехода по степи. После чего смертельно уставший полковник Лихачёв подошёл к генералу Резухину, оказавшемуся поблизости, и сказал:
— Ваше превосходительство. Я больше не могу, если мне ещё прикажут идти дальше пешком, я застрелюсь!
Резухин поскакал в голову походной колонны, где находился барон, и заступился перед ним за офицеров Анненковского полка. Унгерн приказ отправить полковника Лихачёва в обоз, а его конную часть расформировать.
В другом случае попавшихся ему на глаза двух пьяных офицеров Унгерн приказал раздеть догола, привязать к лошадям и на верёвке перетащить через реку с её ледяной осенней водой. Всю ночь наказуемые в «костюме Адама» провели на противоположном от лагеря берегу...
Азиатская конная дивизия в третий раз подступила к монгольской столице. Кавалерийский генерал Го Сунлин, уверовав в силу ургинского гарнизона, даже не попытался помешать приближению противника. Он решил действовать иным путём, скорее всего по совету опытного дипломата Чен И, которой слыл знатоком дворцовых интриг.
Когда унгерновская дивизия находилась ещё на марше по Калганскому тракту, случилось следующее. На казачий дозорный отрад, шедший впереди, наскочил одинокий всадник. Кто, естественно, задержали. Он назвался хорунжим Немчиновым и потребовал, чтобы его немедленно проводили к генералу. Что и было сделано без промедления:
— Господин генерал. Хорунжий Немчинов.
— Как вы оказались здесь, хорунжий? И куда неслись по тракту как угорелый?
— Ваше превосходительство. Делайте со мной что хотите. Вот цианистый калий и деньги, две тысячи рублей. Китайцы дали их мне, чтобы я вас застрелил или отравил.
— От кого вы это получили?
— От людей генерала Го Сунлина, начальника ургинского гарнизона.
— Будете воевать с китайцами? С большевиками?
— Буду, господин генерал.
— Тогда деньги, хорунжий, оставьте при себе. А ампулу с ядом я беру на память...
Китайскую ампулу с цианистым калием, одним из самых быстродействующих ядов, Роман Фёдорович носил в кармане халата почти до дня пленения. Иногда знающие об ампуле сподвижники барона спрашивали его:
— Вы всё носите в кармане цианий?
— Ношу. Вот, смотрите.
— А зачем, позвольте узнать?
— Объясняю. В плен ни к китайцам, ни к красным я попадать не собираюсь. Они меня не пощадят...
К Урге Азиатская конная дивизия, пройдя походным маршем пол-Монголии, подступила в декабре 1920 года. Однако готовиться к скорому штурму укреплённого города белый генерал не стал. Он приказал разбить походный лагерь вблизи Налайхайских угольных копей под склонами горы Богдо-ула. Тем самым надёжно перекрывался Калганский тракт, который вёл в столицу с востока.
Хотя китайский гарнизон не «вылезал» из Урги, унгерновцам всё же в это дни пришлось сразиться с противником. У посёлка Баянгол они разгромили оказавшийся по неизвестной причине у них на пути «китайский отряд из двух полков численностью в 2 тысячи человек». Об этом в штаб советской 5-й армии донёс из Урги военный разведчик.
К столице Халхи генерала Унгерн привёл не только своих «азиатов», но и отряды союзников, число которых заметно увеличилось. Это были всё тот же Лувсан-Цэвен из пограничного хошуна Санбэйсэ, князь из внутренней Монголии Найден-гун, бурят, бывший есаул Забайкальского казачьего войска Джамбалон и Батор Гун Чжамцу. Все они имели собственные добровольческие отряды всадников.