Уникум Потеряева
Шрифт:
Весь вечер шастал Федул вокруг заветных стен. И вызнал многое. Что приходит, например, туда в шесть часов уборщица — это уж когда народ схлынет. Уходит часов где-то около восьми.
Хм.
Ночью туда, как тать, лезть — едва ли годно. Ночью тихо, по улице сторож ходит, — ну как услышит, заметит, выследит? Опять же вопрос: как забраться? Днем и подавно нельзя. Остается одно: вечер. Промыкался Федул ночь на вокзальной скамейке; утром — опять возле дома заколобродил. Наконец, не выдержал, зашел. Поднялся тихонько на второй этаж, приоткрыл дверь, за которою раньше отцовская опочивальня
Ушел. Дождался вечера. Глядь — опять уборщица пришла. Тут уж попристальней ее обсмотрел. Баба как баба. Немолодая, ну — сорока нет еще. Пальтишко ветхонькое, боты, глазок подбит немного… Думай, думай, Федул!
Думал-думал…
Дальше так: выходит та бабешка из здания, на ключ его заперла, ключ тот сторожу уличному отдала, и — отчалила. А Пузиков за нею припустил. Догоняет: «Извините, дескать, если побеспокоил, а то нам при вашей красоте и подступиться-то боязно; приезжий я. И вот так получилось, што день рождения, да и юбилей сегодня справляю, как раз тридцать восемь годов (приврал, конечно!), дак больно скучно одному, — компанью составить не желаете? В чайную, к примеру».
Остановилась она, слушает, подхохатывает, плечики поджимает, глаз подбитый ладонью прикрыла, кокетка! А Федул заливается: «Да я с лесозаготовок приехал, у меня карманы от сотен лопаются, да я хоть щас на вино рубля три готов истратить. Или четыре…».
Она ему и говорит:
— Уж такие вы, мущины, страстные! Вот: чуть только женьчину приметил, сразу — в чайную! А я — не любительница по чайным-то ходить. Уж лучше возьмите в продмаге две бутылки «Рожеве мицне» — хорошая вещь, я пробовала! — да кильки с колбасой на закуску, и — ко мне пойдем, посидим там… Если не возражаете, конешно.
«Вот дак клюнуло», — оторопело подумал Федул. Махнул рукою:
— Ладно. Была не была… Три бутылки беру!
Уборщицу звали Анютка. Была она — не знаю, как и сказать-то… Да никем не была! Так, бабка-растрепка. В свои годы успела уж и отсидеть за что-то по мелочи, и замужем покантоваться. Правда, в последние годы желающие покуситься на ее мощи начали потихоньку переводиться. Однако Анютка не горевала, и мужички в ее избе нет-нет да и появлялись, особенно в дни получек.
Избушка у нее была старая, косая, холодная.
Сели, нарезали колбасу, открыли бутылки: ну, с рождением!
Махнули по стакану. Глаза у Анютки заблестели, она побежала куда-то в угол, взбила жидкий перманент перед куском зеркала, села напротив Пузикова, подбоченилась, захихикала: «Н-ну и ш-што?..». Федул, видя такое дело, плеснул по второму. Выпив его, Анютка опьянела и понесла чепуху.
— Тебя как зовут?
— Федул Григорьич.
— Ох-ха-ха… Махметко ты, вот кто!
Федул наклонился к Анютке. Она посунулась губами — целоваться. «Нет…
— А скажи-ко ты мне, Анна-батьковна: кто всей вашей конторой заведует? Што за человечек такой?
— А тебе-то што? — пьяно прищурилась Анютка. — Ничего я тебе не скажу. Может, ты шпиен какой-нибудь, опять меня посадят тогда… больно интересно!
— Да какой это секрет! — застонал Федул. — Я ведь тебя не насчет шшей да салату, а насчет человека спрашиваю, дурная ты!
— Все равно нельзя, — дребезжала Анютка. — Иди, лес свой заготовляй, а то мне избу нечем топить… Любопытный!
Вдруг заголосила:
— А йя не бу-уду,А йя не ста-ану,А ты большой, даЙя не доста-ану…— А нет ты бу-удишь,А нет ты ста-анишь,А я нагнуся,А ты доста-анишь…— подвывал Федул. «Эдак-ту как бы мне блатным не заделаться», — горько думал он. Тряхнул Анютку за плечи:
— Слышь, Анна! В кабинете начаьника твоего богачество большое спрятано! Мое богачество-то, слышь! Родитель покойной под половицу спрятал, царство ему небесно… Слышь?..
Но Анютка слышала его плохо. Она стояла посередине избы, топала ногами, двигала плечом и била себя ладонями по ляжкам: ей казалось, что она танцует «цыганочку». Потом пошла к кровати и стала стягивать платье.
Завалившись, долго пыхтели и шумели. Наконец, угомонились.
3
Поднявшись утром, Анютка первым делом спросила:
— Ты што вчера болтал… Вроде про богачество какое-то?
— Да не болтал я! — ответил Федул. — Правда это: червонцы золотые под полом в кабинете у вашего Утятева спрятаны. Только ты это… помалкивай давай! — вдруг испугался он.
— Да не скажу-у, — запела Анютка. — Што я — барыня, што ли? Мне золотко и самой бы впрок пошло. Дак што делать-то теперь?
— Думать, думать надо, — закряхтел Федул.
— А што — я думать-то доложна? Ты мужик, ты и думай давай… Махметко! — вертанула хвостом Анютка.
— Да! Думай! Вечером, когда все уйдут, пустишь меня — только и делов!
— Нет-нет! — испугалась Анютка. — И не надейся вовсе. Утятев свой кабинет плонбой опечатывает, да ключ у него чудной какой-то, ни в жисть не открыть. И потом, стукаться будем — опасно!
— А у тебя рази ключей-то нет?! — начал заводиться Федул.
— От всех кабинетов есть, а от этого — нету. Утятев токо при себе там убирать пускает. А ты не ори, не дома… не то живо счас донесу, каков ты есть заготовитель!
«Вот вляпался-то!» — похолодел Пузиков. И — ласково:
— Да извиняйте, Анна-батьковна, сорвался немного, бывает… больно уж, как вы сказываете, загадка трудна.
— Не-ет! — затрясла патлами Анютка. — Через взлом вряд ли к твоему богачеству подкопаться. А если и подкопаешься — недолго, я думаю, любоваться на него придется!