Университет имени Конкордии Непобедимой. Маскарад
Шрифт:
– Как чувствуешь себя? – спросил Корвус, протягивая руку. Все это время он находился рядом, стоял подле, проницательно разглядывая Пуэллу. Оскал давно сошел с его лица, которое теперь выглядело белым холстом с двумя розовыми пятнами испуганных глаз. – Ощущаешь прилив силы?
Он коснулся костлявыми белыми пальцами ее запястья, запачканного в крови: кажется, она утерла им рот, не заметив. Это прикосновение заставило сердце забиться чаще; сначала – от легкого, как сон, воспоминания о койке в лазарете и витражах, падавших на белые волосы и мягкую мраморную кожу,
– Ты изобрел Антарс, чтобы сделать меня полноценным Демиургом, – процедила Пуэлла. – Но вовсе не из-за любви ко мне ты отказался скармливать ему мою душу.
Корвус испуганно свел брови к переносице. Кажется, Пуэлла уже видела его таким беспомощным и жалким – вот только когда? По-моему, это было очень и очень давно, во времена, когда волосы у нее были чернее обсидиана, а душа – темнее беззвездной ночи.
– Ты с самого начала служил декурсиям. Посадив меня на трон, ты хотел отомстить Конкордии, которая отвергла тебя и унизила, заставив страдать бессчетное множество веков кряду!
Альбинос отпрянул назад с непритворным удивлением, так ничего и не сказав, но Пуэлла продолжала, и, пока она говорила, чакры сами собой зажигались в ее теле, излучая ослепительный свет и грея кожу изнутри. Она ощущала себя факелом, поднесенным к вражескому лицу – и ликовала, сливаясь с энергией собственной боли.
– Годами ты пытался создать ту, что противостояла бы Конкордии, ту, что вознесла бы тебя на то место, к которому ты стремился с самого начала, но раз за разом терпел неудачу – какая печаль! Хорошо, что твоя настойчивость убедила мою матушку продать меня тебе, словно рабыню, в проклятое Задымье! Она всегда решала проблемы путем наименьшего сопротивления – запиралась, прятала, в ужасе отказывалась от собственных детищ. Может быть, таинственные высшие силы просто смеются над нами, делая всех подряд глупцов избранными да Демиургами?
Она горела ослепительным сиянием – переливался каждый участок ее тела, включая даже те из них, где в принципе не должны были располагаться чакры. Тело, легкое, как перышко, поднялось в воздух, к пыльному сводчатому потолку, и Пуэлла яростно закричала, разинув рот – наружу вырвался отчаянный писк, высокий настолько, что декурсии, прижав ладони к ушам, повалились на пол.
Она множилась, стреляла шаровыми молниями из глазниц, настигала бегущих и добивала их, отрывая фибулы от роскошных одежд, крича неведомые проклятия на давно забытых языках. Эти существа, сковавшие ее по рукам и ногам, посадившие на трон ради собственной выгоды и наивной детской мести – разве заслуживали они хоть какого-нибудь прощения?
«Заслуживает ли прощения хоть кто-нибудь в этом отвратительном и насквозь прогнившем мире?»
Поркус упал, перевернулся на спину и выставил руки перед собою, бессвязно что-то вопя, однако через мгновение его глаза уже безвольно таращились прямо перед собою; Пуэлла чувствовала, как гнев спадает, и тяжелая усталость закономерно встает на его место. Она несла бремя своего могущества одна, окруженная лизоблюдами и лицемерами, что никогда не интересовались ею по-настоящему. И так,
Она пришла в себя, когда зала была пуста, и лишь тела усеивали пол. Покачнувшись на усталых ногах, обернулась назад – и увидела черноволосого юношу, прижавшегося к боковой части трона, будто к щиту. Сурьма была размазана и стекала по щекам, смешиваясь со слезами, узкие темные глаза глядели на нее со страхом и неверием.
«Я знаю его?»
От юноши исходили приятные воспоминания; он был полон знаний и энтузиазма, хотел учиться, но обладал озорным нравом человека, все еще любящего отступаться от общепринятых норм и плевать на правила. Он любил неуместно шутить, пугать свою возлюбленную и подкалывать остальных, когда они этого не хотели.
Но в опасный момент он оставался рядом до последнего и даже был готов пожертвовать собой во имя справедливости – во имя того, что считал правильным.
– Кто ты такой? – спросила девушка, приближаясь к нему и опускаясь на колени. Юноша глядел на нее затравленными глазами маленького зверька. – Мы виделись раньше?
– П-пуэлла… – прошептал тот, всхлипывая. – Пуэлла, что ты натворила…
Она слабо поднялась на ноги, опираясь о трон из костей, и обернулась назад. Дилектус лежал на ступенях и таращился перед собою двумя кукольными глазами – глазами, которые она подарила ему когда-то, вырвав старые. По телу пробежала дрожь, жуткое осознание накатило тошнотворной волною.
Корвус лежал рядом, свернувшись калачиком у ног. Он не пытался укрыться от ударов и даже не решился бежать: просто принял удар хозяйки, словно нечто заслуженное. Девушка опустилась перед ним на колени, не сделав больше ни шага. Ее трясло, руки отчаянно дрожали, а из глаз наконец потекли слезы.
Старые воспоминания, старые чувства, старое видение мира – все это вернулось вместе с новой порцией отчаянной боли, и Пуэлла согнулась в три погибели, силясь не завопить снова. Кажется, она слегка посадила голос. Дышать получалось только с хрипом.
Как же она могла забыть всех своих друзей и решить, что никому не нужна?!
Лица бабушки и Амики, Авроры и Ангуиса, Вина и Рин-Тадд заскользили перед глазами, такие знакомые, родные и любимые. Пуэлла ухватилась за них в отчаянном страхе снова потерять.
– Эй, Эл, – тихо позвал Вин, поглаживая ее по спине. – Что произошло? Ты в порядке?
Девушка покачала головой. Она ненавидела себя – ненавидела за то, что только что совершила.
– Я стала Флос…
– Стала Флос? В каком это смысле?
– Воспоминания из прошлой жизни… Они настигли меня, и на время я стала…
«Стала тем, кем была изначально. Кровожадной убийцей и преступницей, истеричной сумасбродкой, что истязала все живое лишь из собственного эгоизма и жажды внимания».
– Кем ты стала, Эл?
– Своим прошлым воплощением.
Пуэлла обернулась к Вину, надеясь не увидеть в его глазах презрения, но нашла там животный страх и ощутила себя еще хуже. Она потянулась к нему, пытаясь обнять, но юноша слабо отполз назад, прижимая к груди скованные кандалами запястья.