Университет вредной магии. Пособие по выживанию

Ветрова Ника

– Лютуешь? – поинтересовался здоровенный черт.

– Воспитываю, – не согласилась я.

Герак задумчиво покивал, потом спросил:

– А что, на этих глазастых чары не действуют?

Пожала плечами, повернулась к инкубам – странное дело, вся контора мускулистых, развратных и соблазнительных торопливо покидала место обысковых действий.

– Чего это с ними? – не поняла я.

Герак молча взял за плечи, круто развернул вправо – там, в окружении трех преподавательниц и двух десятков жаждущих внимания студенток

стоял Владлен Азаэрович. Выражение лица декана чертового факультета носило убивательно-мечтательное выражение. Ничего удивительного, что, круто развернувшись, я едва ли не бегом последовала куда-нибудь подальше. Вот просто куда-нибудь!

– Ты куда? – не понял черт и удержал на месте, схватив за плечо.

– Валим, – ответила я, предпринимая попытку вырваться.

– Так не за инкубами же, – прошипел Герак.

– Да какая разница? – возмутилась я.

И возмущение мое понять можно было – там, где инкубы прошли, просека в толпе образовалась, так что путь был самый что ни на есть удобненький.

– Григорьева, совсем ополоумела? – прошипел чертяка волосатый. – То, что Владлен Азаэрович на тебе из мести женился, – это одно, а вот изменять черту я бы на твоем месте не пытался даже.

Я перестала вырываться, нахмурилась, к Гераку полуобернулась и спросила:

– А что, черти только из мести женятся?

– У боевых по любви первую жену точно никто не берет, – хмыкнул он. – В их кланах на роль первой жены только увечные да перестарки соглашаются, а то и вовсе никто. Оттого ведьм и берут по обыкновению, исключительно из мести. Не любят боевые вашу братию.

– Взаимно, – прошипела я, вспомнив, что кое-кто у ректора Вреднума на нерасторжимом браке активно настаивал.

Из мести, значит. И может, Владлен Азаэрович и не боевой черт, но что-то мне подсказывает, что брак у него аккурат по традициям чертяк планируется.

– Эй, Григорьева, что-то у тебя выражение лица стало такое… зверское, – тряхнул меня Герак. – Ты чего, а?

– Ничего, – я дернулась, высвободив плечо.

А затем торопливо направилась туда, куда, собственно, и шла, потому как в толпе шепоток прошел: «Навы первый этаж обыскали уже, выше поднимаются». Короче, время терять никак нельзя было!

– Гри… Стась! – зашипел мне вслед Герак.

Но я целенаправленно пробежалась по просеке, оставленной инкубами, а вот едва те испуганно на меня оглядываться начали, свернула к домовым.

Домовые наслаждались жизнью, зрелищем и чаепитием из пузатого белого с голубой росписью фаянсового чайничка, от которого умопомрачительно пахло смородиной. И чашки у бородатых мелкоросликов были знатные: белые, с голубой каемочкой и на таких же с каемочкой блюдцах, и.

– Стасенька, душенька! – увидев меня, воскликнул дядь Никодим. А затем заявил подоспевшему и сопевшему над моим плечом черту: – Тьфу, изыди, блохастый!

Мне в тот момент подумалось:

отчего домовые пьют, казалось бы, простой смородиновый чай и плюшками ну самыми обыкновенными закусывают, а морды у всех такие довольные? Вот стоило бы подумать об этом, да только ближайший из шести старичков пододвинулся, местечко мне освобождая, и вопросил:

– Чай, чайку тебе, дева красная?

– Ох и не откажусь, – сказала я, потянув носом воздух.

– Черту не налью, – сразу предупредил домовой.

И, достав из сумы еще чашечку с блюдцем, чаю налил, меду две ложки поставил, плюшку самую румяную выбрал да и все мне протянул. Ням!

– Ой, спасибочки огромное, – я присела на краешек пенька.

Но прежде чем от ароматной сдобы откусить, вспомнила, зачем пришла, и, прихлебнув глоточек умопомрачительно вкусного чаю, взмолилась:

– Дядь Никодим, выручай, не откажи, помощь мне нужна.

Старший домовой прищурился, на черта выразительно посмотрел.

– Да свой он, – махнула я рукой с плюшкой.

Домовые застыли.

– Временно свой, перемирие у нас, – поспешила уточнить я.

Облегченно выдохнув, все бородатые старички снова чай попивать стали, а дядь Никодим спросил:

– Так чего случилось-то, Стасенька?

Я еще чайку хлебнула, а потом, не выдержав погрустневшего рядом черта, плюшку надвое переломила и половину Гераку протянула. Тот не дурак был отказываться и повеселел, главное, сразу.

– Дело вот в чем, – я на общежитие феек кивнула, – там мусор чертякинский.

– Знаем-знаем, – расплылся в улыбке тот домовой, что меня чаем угостил. – Имел честь любоваться, как вы с ведьмами из Диверсионного факультета учения боевые проводили. А хороши учения! Ух и переполох вызвали! Так вы это, зачет-то сдали?

– К-какой зачет? – не поняла я.

– По диверсиям, – совершенно серьезно пояснил домовой.

И покраснела я вся: и на лице, и на шее, и даже под чулками.

– Так это не зачет был? – всполошился дядь Никодим.

И пришлось мне признаться:

– Нет, – и даже есть расхотелось, – это мы с девчонками фейкам мстили…

Домовые разом плюшки отложили и чайку хлебнули. А главное, все на меня смотрят, серьезно очень.

– Совсем тебя черти испортили! – высказался наконец дядь Никодим.

– Да не, я феек всегда не любила, – тяжело вздохнув, ответила я. – А эти еще заносчивые и смеялись надо мной, поэтому.

– Не грех и напакостить, – догадался дядь Никодим.

– Угу, – прихлебывая чаек, подтвердила я.

А что тут еще сказать. Виновата, да.

– И чего делать-то теперь? – растерянно произнес сидящий рядом со мной домовой.

– Конец нам, ведьмочкам, – пожаловалась я.

Герак протянул конечность, по плечу погладил да и сказал:

– Давай я наших соберу, нападем на навов, а вы тем временем следы заметете?