Университет вредной магии. Пособие по выживанию
Шрифт:
– А сейчас какой оттенок? – как-то проникновенно прошептал Владлен Азаэрович.
– Синий-пресиний, с фиолетовыми прожилками, – отозвалась я, оценив оттенок друидских побоев.
Кто-то совсем близко дышать перестал, а потом вдруг как зарычит неожиданно колоритным басом:
– Григорьева!
– Да, Владлен Азаэрович, – отозвалась я, глядя вслед друидам.
– Аквариум мой где? – вновь пробасил, как мне тогда показалось, декан чертового факультета.
Я задумалась.
– Какой аквариум? – нормальным голосом переспросил Владлен Азаэрович.
– Напилась, –
Покорившись судьбе, прильнула к недочерту, совсем как метла недавно, и устало сказала:
– Так, или метлу верните, или несите меня домой сами. Я, кажись, не дойду.
Владлен Азаэрович даже не подумал отдавать метлу – молча подхватил на руки и понес куда-то. А позади раздалось басовитое:
– Э, стоять! Аквариум мой где, ведьма? Григорьева, да стой же ты! Я же твой дар! Меня же подарили! А не след подарками-то разбрасываться, ведьма! Э… ну стой! Ну стоять, захухря… в смысле дева красная. Да стой же ты. ы-ы. на кого ты меня покинула, горемычного. На кого оставила.
Я воплей не выдержала и попросила:
– А дайте ему тоже.
– Что дать? – поинтересовался декан чертового факультета.
– Ну, заклинание. антипригарательное.
– Антипригарательное? – переспросил Владлен Азаэрович.
Я попыталась ответить, зевнула и, обвив шею декана руками, мирно засопела ему в плечо. И хорошо так было. И укачательно. И усыпательно. И спокойно.
Потом меня куда-то на мягкое положили, и обувку сняли, и одеялом нежным прикрыли, и.
Это был поцелуй. Это точно был поцелуй – мужские губы осторожно накрыли мои собственные, на миг замерли, словно боясь вырвать из объятия снов, затем с тихим вздохом касаются сильнее, захватывая, пленяя, вырывая тихий ответный стон. Но стоило мне застонать, как все прекратилось в то же мгновение.
Разочарованно вздохнув, я повернулась на бок, подставив ладошку под щеку, и прошептала укоризненно:
– Владлен Азаэрович, а вы меня поцеловали…
– Нет, Григорьева, тебе приснилось, – зло отрезал он.
– Поцеловали, – я зевнула. – И мне даже понравилось, как это ни ужасно.
Показалось, что вокруг вдруг стало очень тихо, как перед грозой.
– Что в этом ужасного? – прозвучал холодный голос Владлена Азаэровича.
– Все, – я снова зевнула. – Вы же этот, который самый паршивый тип мужчин.
И мне бы провалиться обратно в сон, но кто-то взбешенно спросил:
– Это какой?
Недовольно засопев, пояснила:
– Который невоспитуемый. Совсем. Вообще. Никак не воспитуемый. Полностью невоспитуемый. И даже частично невоспитуемый. Абсолютно невоспи.
– Хватит.
Согласно кивнув, я попыталась снова заснуть.
Не дали!
– Слушай, Григорьева, а ты ко мне на семейные разборки тоже после чаю от домовых заявилась?
Сонно нахмурившись, я переспросила:
– А как вы про чай поняли?
– У тебя на губах вкус смородины, – прошипел декан чертового факультета.
– А-а-а-а, – разочарованно протянула я, – так это вы алкоголь вынюхивали, а я думала –
Я почти провалилась в сон, но тут рядом скрипнула кровать, принимая еще одно совершенно лишнее здесь тело, а после прямо возле моего уха раздался шепот:
– А у нас есть чувства?
Молча развернулась, пододвинулась к телу, обняла, ногу закинула для надежности, затем уткнулась носом в окаменевшее вдруг плечо, зевнула и призналась:
– Какие чувства? Вы вообще не в моем вкусе.
Поерзала, устраиваясь удобнее, и добавила:
– А давайте вместе спать? Удобненько же.
Потом я спала. И казалось, будто меня касается ветер. Именно он ласково отвел растрепавшиеся пряди волос, покрывал легкими поцелуями мое лицо, а еще обнимал, крепко и в то же время так бережно. И все бы ничего, но ветер вдруг спросил:
– Стасенька, сваришь мне приворотное зелье?
И даже не знаю, что я ответила, потому что спала. Вот спала, и все.
«Жра-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ать!» – раздался неприятный, жуткий рев, вырывая меня из сна.
Резко села на постели, поправляя волосы и думая о том, что пора обедать. Открыла глаза, осмотрелась – поняла, что на самом деле пора ужинать. Вечерело уже.
И сколько же я проспала?!
В дверь неожиданно постучали.
Широко зевая, я сползла с кровати, поправляя помятую после сна форму, подошла, открыла и подумала, что зря. Определенно зря. Потому что за дверью стояли навы. В количестве двух штук и в качестве отменном – высокие, плечистые, стройные, черноволосые, темноглазые, смуглокожие, суровые. И в состоянии идеальном – причесанные, умытые, одежда с иголочки да еще и выглажена так, что стрелки на брюках отчетливые. И я тут – сонная, неумытая, непричесанная и вся помятая.
– Здравствуй, девица, – сказал первый нав.
– Здравствуй, красавица, – вторил ему второй.
Со стыда захотелось провалиться под землю.
– Впустишь или так говорить будем? – с едва заметной улыбкой поинтересовался первый.
– Да чего уж там, заходите, коли пришли, – пробурчала я, отходя с прохода и шире дверь открывая.
Навы вошли, синхронно осмотрелись, в итоге один сел у окна, на свободный стул, второй устроился в кресле у стола. Сели и уставились на меня, уже не скрывая улыбок.
– И… чего? – осторожно спросила я, прикрывая дверь и кое-как волосы рукой приглаживая.
Навы заулыбались шире, и второй сказал:
– Прекращай с домовыми чаи гонять, Станислава. Они народ вороватый, воруют в основном ягоды, а в университете оные растут исключительно на экспериментальных грядках фей. Феи у нас темные, эксперименты у них соответственные. И учти, у домовых иммунитет ко всем ядам и психотропным веществам в крови, а у ведьмочек неосторожных – нет.
И все бы ничего. Я бы даже приступ удушливого покраснения от стыда пережила, но тут из туалетной комнаты донеслось басовитое: