Unknown
Шрифт:
ном табурете, на котором он всё ещё восседал. – Он же его затраха-
ет так, что парень либо сдохнет, либо сойдет с ума, - как-то резко-
вато сказал Балдыбхазбждак, но под самый конец вдруг тихонько
засмеялся.
– А давай поспорим с тобой, что парень не только не сдохнет,
но и сам ещё кого-нибудь трахнет, потом, может быть… - заметил с
иезуитской улыбочкой Саварджабдак и лукаво подмигнул ничего
непонимающему Монзикову.
– К Мустафе,
думался.
– А что, если и вправду взять, да и поставить на этого ры-
жего мужика с задницей пассивного педика? Взять, да и выиграть,
а? – уже подумал Балдыбхазбждак.
– Парня – к Мустафе, а девчонок – к нам, ха-ха! – Саварджаб-
дак вдруг представил себе, как он вместе с приятелем – маленьким, толстеньким и кривоногим, волосатым и почти лысым Балдыбхаз-
бждаком – будут развлекаться с девицами под дикие стоны и крики
ничего даже не подозревавшего адвоката.
Полицейские не знали, что перед ними сидел маститый борец
правосудия, славившийся своей решительностью и непредсказуе-
мостью. Наивные турки?! Они хотели развлечься! Да, они, сами то-
го не ведая, рыли себе такую глубокую яму, из которой выбраться
было просто невозможно!
Монзиков не стал подписывать протокол, где на турецком
языке говорилось, что он – Монзиков – грязный русский ишак, что
он - скотина и дуралей и т.д. и т.п. В конце была фраза, достойная
лишь настоящих турецких полицейских – с моих слов записано
верно, мною прочитано и подписано собственноручно. Вместо фа-
милии в протоколе значилось ишак московский, беременный два
раза от осла.
Когда Балдыбхазбждак составлял полицейский шедевр, то он
то и дело похихикивал, потирал свои ладоши, предвкушаю бурную
радость и восторг от дальнейшего развития событий.
Полицейские апартаменты находились на первом этаже об-
ветшалого трехэтажного здания. Комната для допроса была и хол-
354
лом и дежурной частью одновременно. В разные стороны самой
большой комнаты простирались клетки, зарешеченные большими
металлическими прутьями. И лишь только параша была изолирова-
на от всех остальных помещений старой хлипкой дверью, которая
хоть как-то блокировала запах человеческих фекалий, рвоты и все-
го того, что выходит из людей, особенно пьяных и избитых сапога-
ми полицейских.
Девушки с ужасом наблюдали за происходящим из своей от-
дельной клетки, куда их посадил Балдыбхазбждак. Ирина первой
почувствовала что-то неладное и сразу же поделилась
сениями с Жанной. Монзиков не слышал девичьих разговоров и
окликов, он пытался сообразить, что ему делать. Из четырех ма-
леньких камер две были пусты. Жанна и Ирина сидели в камере ря-
дом с верзилой Мустафой, которого они лишь слышали и осязали
его отвратительные запахи.
Мустафа – турок лет тридцати пяти, рослый небритый малый
с лысой башкой и атлетической фигурой, которую портили здоро-
вые волосатые кривые ноги и большой живот – находился в том со-
стоянии, которое на Руси называется "с бодуна". Накануне он хо-
рошо выпил и случайно попался на глаза полицейскому патрулю, который только лишь из спортивного интереса доставил тушу бога-
тыря в участок. Просидев в участке часа четыре, Мустафа очухался
и … трахнул, прямо на глазах у маленького Балдыбхазбждака и его
напарника Саварджабдака молодого турка, тоже задержанного, ко-
торый истошно кричал и сопротивлялся как мог здоровенному на-
сильнику. Полицейские наблюдали за мужеложством с широко
раскрытыми ртами, поскольку впервые в жизни они видели такое!!!
Именно молодой человек всё время стенал и кряхтел, пока
Балдыбхазбждак составлял полицейский аля-протокол на Монзико-
ва.
– Так, ишак! Давай подписывай, - злобно крикнул Монзикову
во второй раз несколько вспотевший от чрезмерного усердия Бал-
дыбхазбждак.
– Так, ты – это, кончай тут пиз…ь! А то я вот возьму, да и на-
вешаю тебе таких пиз…ей на крестик, что тебя никто даже в трам-
вай, или в баню твою ёб…ю не пустит. Понимаешь мою мысль, а?
–
Монзиков говорил хоть и негромко, но с такой решимостью и так
воинственно, что Балдыбхазбждаку даже стало как-то вдруг не по
себе.
355
– Ну, ладно! Не хочешь, да? – сказал Балдыбхазбждак и с си-
лой затолкал адвоката в клетку к Мустафе и всё ещё валявшемуся
на голом цементном полу бедолаге юноше, познавшему мужские
ласки великана.
Когда решетка в клетке за Монзиковым лязгнула и застопори-
лась, Мустафа встал с нар и внимательно начал всматриваться в
лицо взъерошенного и разъяренного рыжего адвоката. Он хотел, было, погладить Монзикова по заднице, но тот его с силой ударил
по здоровенной волосатой ручище, отчего Мустафа только сильнее
завелся и сразу же начал снимать с себя грязные брюки.
Вдруг со стороны улицы раздался громкий и протяжный клич