Унтовое войско
Шрифт:
Вот так всегда. Махнул на все рукой, а через неделю не выдержал, полез спорить с Петербургом, написал великому князю Константину:
«Не могу скрыть от вашего высочества, что я не разделяю мнения о пользе посольства нашего в Пекин. Мне кажется, что в глазах западных держав настоящее спорное положение наше с китайцами на Амуре более уважительно, чем трактат с уступками, который может быть нынче заключен. Да и само заключение трактата весьма сомнительно по известному упрямству китайцев».
Письмо Николая Николаевича
После отдыха Путятин был принят генералом.
Нравится или не нравится тебе миссия адмирала, а улыбайся, проявляй сибирское гостеприимство и радушие.
Путятин обо всем судил, как Нессельроде. И генерал, и адмирал знали друг друга, не раз встречались и посему сразу же приступили к делу.
— Я должен вам заметить, Николай Николаич, — начал Путятин, — что спор амурский составляет главную цель моего посольства. Амур и только Амур!
— Да, разумеется. Мы ничего другого и не ждали от вас.
— Я хотел бы ехать скорее через Байкал, пока там держится лед и подождать в Верхнеудинске…
— Генерал-майор Карсаков будет ожидать вас в Верхнеудинске. Я отписал ему, чтобы он приготовил сотни три казаков.
— На предмет?…
— На тот предмет, если посланника его величества придется доставлять до Урги с поддержкой силы.
— Ну что вы! — удивился адмирал.
— Все может быть. Уж этих амбаней я знаю, они мне крови попортили предостаточно.
— Смею уверить вас, Николай Николаич, что у меня на счет Амура весьма добрые намерения. Сегодня же мы выпьем за успех посольства. Я желал бы… И таково желание его величества… Чтобы придать вес и значимость посольству, всюду выставить почетные караулы и прочее…
— В час вашего приезда в Кяхту, Ефимий Васильевич, город иллюминируем. В Маймачене увидят… Вас встретит рота солдат со знаменем и музыкой. При орудиях. Можно и выстрелить.
— Это прилично… выстрелить. Я, знаете ли, уважаю стрельбу. — У таможни я распорядился поставить казачью сотню с орудием. По городу оповестим, что прибыл посланник, представляющий лицо государя.
— Отменно, Николай Николаич. Все это меня вполне устраивает. Теперь, относительно… наших намерений. Меня в Пекине спросят… Я скажу, что правительство России стремится достичь своих целей дипломатическим путем, что оно никак не хочет ухудшить отношения с Пекином. Английский и французский послы в Петербурге уж как натравливают нас на Китай, но царь и сенат — ни в какую. Насильственных мер на Амуре мы не примем, к языку угроз не прибегнем. Мне строго предписано не вмешиваться во внутренние дела Китая. Строго-настрого.
— А каковы ваши намерения, Николай
Муравьев насторожился: «Вот оно! Прощупывает…»
— Я приеду в Кяхту проводить вас, а затем спущусь по Амуру. Соскучился, давно там не бывал. Мы с Карсаковым сплавим нынче в устье Зеи первые три сотни Амурского конного казачьего полка да сот пять казачьих семей для заселения левого берега.
Путятин задвигал морщинами дряблого лица:
— Ах, эти заселения, сплавы! Туда — сюда… С верховья плывем в устье, а из устья в верховья. Мы только беспокоим китайцев и сами себе затрудняем переговоры с ними.
«Кому нужны твои переговоры? — подумалось Муравьеву. — Только время терять. Да и не захотят китайцы с тобой вести переговоры. Не захотят! Я здесь суверен».
— Ефимий Васильич, на Амуре все делается по заведенному порядку, одобренному государем и мною исполняемому. Все то, что нужно для пользы отечества.
— Мне кажется, Николай Николаич, что спокойные беседы за столом переговоров дали бы больше, нежели вот все эти… сплавы. Туда — сюда…
«Посмотрим, что ты запоешь, когда получишь от ворот поворот», — подумал Муравьев.
— Менять что-либо поздно, ваше высокопревосходительство, — вставил генерал. — Итак, в поход!
— В поход дипломатический!
— Сначала в дипломатический, а потом, что бог даст!
Муравьев рассмеялся.
Пока в Кяхте трещали барабаны, пели трубы и над городом стлались дымы артиллерийских салютов в честь полномочного посланника, в Пекине рассудили, что с Путятиным разговаривать не о чем и на его ноту ответили:
«Границы обоих государств определены в Нерчинске. Тогда нами и поставлены пограничные столбы на вечные времена нерушимо. Посему считаем, что об этом не нужно новых трактатов, не нужно ничего трактовать. По нашему мнению, пока остаются неразграниченными только места, прилегающие к реке Удь».
Муравьев в душе посмеивался над Путятиным и пославшим его министром: «Так вам и надо! Пожелали делать по-своему — получайте…»
— Николай Николаич, — обратился расстроенный адмирал к Муравьеву. — Ургинские амбани не внушают мне доверия. Они чем-то да обманули пекинский кабинет.
— Три сотни казаков готовы сопровождать ваше посольство в Ургу, — с улыбкой проговорил Муравьев.
— До Урги далеко, — со всей серьезностью ответил Путятин. — А что если мы займем Айгунь? Китайцы станут уступчивее.
Муравьев изумленно развел руками:
— Давно ли вы, адмирал, ругали меня за то, что я заселяю левый берег казаками, а нынче сами зовете меня аж на правый берег! Это не переговоры, а война. Вы же посланы государем с мирной программой. Как же так?
Путятин сокрушенно вздохнул: верно-де, что с этими китайцами голову потеряешь и с ума сойдешь.
Посольство Путятина выехало из Кяхты и на пароходе через Шилку спустилось на Амур. Адмирал полагал, что он морем попадет в Пекин, избегнув каверз амбаней.