Унтовое войско
Шрифт:
Цыциков по велению хозяина относил для играющих козлиное или свиное мясо, булки, печенье на пару. Он же подавал водку и следил за освещением фанзы — подливал время от времени в горящий ночник травяное масло.
Играли манзы азартно, но молча, с бесстрастными лицами, не выпуская изо рта дымящиеся трубки.
За отдельным столом посреди фанзы сидел китаец в черном халате. Он вел записи: кто выигрывал, кто проигрывал…
Иногда под столом у него лежали мешки. В сумерки являлись солдаты пограничной стражи и забирали мешки с собой. Игроки не обращали на
Цыцикову показалось, что эти мешки ему знакомы. Из синей дабы, с медной пряжкой, заплечными ремнями из желтой кожи. Где, когда, у кого он видел что-то похожее? Никак не мог вспомнить.
Мешки долго не появлялись под столом игорной фанзы, и Цыциков забыл о них.
Ли Сюй весной нанял еще одного работника, китайца из проигравшихся в карты. Китаец был определен обслуживать игорную фанзу. Цыциков снова топил хозяину печь, следил, чтобы в очаге всегда тлели горячие угли, варил просо.
Ранним утром, лежа в темном закутке, Цыциков прислушивался к лесным звукам. «Не зовет ли меня «генерал Кукушка?» Он вспоминал того старичка Пахома, и сердце Очирки одевалось такой жгучей тоской по родному Нарин-Кундую, по родной тайге, что он плакал и скрипел зубами.
Ли Сюй надоел ему до тошноты. Он ненавидел его.
В завтрак хозяин обычно пережевывал несколько чашек просяной каши, потом голый валялся на нарах… молчал, угрюмо и мрачно сверкал маленькими глазками.
В фанзе постоянно дым и вонь.
«Подай команду, «генерал Кукушка!»
Вечером Цыциков, загнав скотину в хлев и дав ей сена, вышел со двора.
На горизонте медленно догорала заря. Виднелась лысая сопка. На ней одинокое дерево. «Откуда оно там взялось?» — подумал Цыциков. И сразу услышал близко от себя хруст льдинок. Повернулся и… жар бросился в голову. По дороге шел Норбо, не спуская глаз с Цыцикова. За плечами синий мешок из дабы, с желтыми ремнями. Цыциков вспомнил, что такой же мешок брал Норбо у китайца… тогда… они были втроем… и Цыциков следил за ними, скрываясь в кустах.
Норбо молча прошел мимо, поминутно оглядываясь на Цыцикова, и что-то тревожное мерцало в его глазах. «Узнал, — решил Цыциков. — Вот тебе и «генерал Кукушка…»
Ночью он покинул фанзу Ли Сюя, держа путь к границе.
Глава шестая
У командира Нерчинской казачьей сотни Афанасия Гантимурова душа к службе не лежала, стал он часто попивать горькую, пристрастился к картам. А все из-за того, что один из его далеких предков имел титул князя, начальство же иркутское никак не хотело этого видеть и княжеского титула сотнику даже не обещало.
Вот и пригорюнился сотник…
Последнюю неделю пили что ни вечер у попа Симеона с приезжим обер-офицером Ситниковым, служившим на Каре. Ситников свел Гантимурова с богатым пограничного ведомства казаком Лапаноговым. Тот склонял отца Симеона обвенчать келейно его, Лапаногова, в церкви с крестьянской девкой Катериной Чуркиной. Поп упирался, но упрямство его с каждым днем таяло. Лапаногов знал, как и чем ублажить крапивное семя…
Обер-офицера
Деньги у братьев водились. Ситников частенько одалживал у них без отдачи. Аким и Митяй на такое баловство смотрели сквозь пальцы, помалкивали, знай себе ухмылялись в кучерявые бороды, преданно служили обер-офицеру.
Избыток ассигнаций братья объясняли тем, что нашли в таежном ключе самородки.
Кудеяров знакомством с братьями тяготился. Да и те не набивались к нему в дружки. Аким, так тот и вовсе… Улыбался, глядя на Кудеярова, краем рта, и оттого кривилось его забородатевшее лицо, и казалось, что он чем-то недоволен, хотя ему и было весело, потому как ездили братья в Нерчинск всегда под хмельком.
Аким как-то спросил Кудеярова:
— Не веришь, поди, в наши самородки?
Не дождавшись ответа, Аким заговорил сердито:
— Ну что ты понимаешь? Что? Чижик ты! Смотри, Ванюха… Мы с Митяем как мыслим? Где двое кормятся, там и третий голоден не останется.
— О чем это ты? На что указываешь?
Алганаев ответил загадочно:
— Вижу, что для своих лет ты мало, брат, разумен. Так и жди, что опростоволосишься. Не миновать тебе каруселей нынешних. Ну да я, может, тебе сгожусь еще. — И скривился опять краем рта, поиграл нагайкой и пошел к лошади.
Уже сидя в седле, крикнул Кудеярову:
— Люба тебе Катька Чуркина? Ну и попомни: что созрело, то упало. Но в рот ли упало — вот штуковина?!
Кудеяров пожал плечами: «Несет Аким околесицу. Никак спьяна».
В очередной приезд Ситникова в Нерчинск снова пили у попа Симеона. Лапаногов упомянул Катерину… Поп выразительно посмотрел на сотника Гантимурова: «Что поделаешь, ваше благородие…»
Катерина давно приглянулась Гантимурову, и он жалел ее, не веря, что это ее замужество принесет ей счастье. Не раз убеждал он ее отказать Лапаногову, обещая найти ей жениха из казаков — молодого и красивого. Тут как-то и подвернулся ему под руку его вестовой Иван Кудеяров и сотник, расположенный к вестовому за старание и исполнительность, показал на него Катерине:
— Вот тебе жених! Чем плох? Чем не офицер? Талия с перехватцем!
Кудеяров в синей куртке, в темно-серых с красной прошвой шароварах, при красных погонах с серебряной пуговицей мог вполне понравиться Катерине. Она с улыбкой посмотрела на вестового, подошла к нему близко и даже погладила черный пистолетный шнур, свисавший на боку у казака. Вычерченные губы ее чуть-чуть сдвинулись в улыбке.
А наутро сотник получил пакет из Иркутска. Губернатор соизволил решить о том, что Афанасий Гантимуров, командир Нерчинской казачьей согни, имеет право на титул князя и что отныне ему не воспрещается подписываться князем.