Unwonderland
Шрифт:
– По-моему, она сосредоточилась на Крайчеке, – пожал плечами Майло. – Ладно, до понедельника.
Целую неделю мы действительно почти не могли ничего есть. Но это была ерунда по сравнению с напряженной работой: обходы пришлось проводить тщательнее из-за месячного рапорта, который вдруг затребовал Пройсс. Долго он добреньким не бывает – мягко стелет, да вдруг как устроит бюрократический кошмар…
Зато погода в городе улучшилась. Противные дожди закончились, и меня тянуло в парк или в лесок, или просто прогуляться с Ингрид, или в кабак к Крокеру, повидать старых
Однако что-то надвигалось – в этом не было никаких сомнений. Я чувствовала это все сильнее и сильнее.
***
Ингрид Хвальковска с колледжа была моей самой лучшей подругой.
Поначалу мы вместе снимали квартиру, корпели над учебниками, обсуждали сплетни и часами гуляли по мрачным улицам вроде Кроводерской, одно название которой весьма намекает на разные ужасы.
Мы искали неприятностей – и мы их находили. В школе я была спокойной и мирной девочкой, просто ангелом с виду, а в колледже как с цепи сорвалась – научилась драться, скандалить, плести интриги и все прочее, что полагается начинающему магу. И хорошо училась – я поняла, что у меня действительно всё получается. Получаются все эти волшебные штуки – не как у Святой Бабушки, а по-своему.
Сейчас я понимаю, что иначе и быть не могло – когда я была маленькой, то старалась быть хорошей для всех. Для отца, которого таким образом мечтала вернуть в свою жизнь; для матери, которую куда больше интересовали любовники и вечеринки, чем дочь. Для бабушки, которая махнула рукой на своего ребенка и пыталась вырастить вторую себя из внучки. А когда повзрослела, я поняла, что никому ничего не должна.
Не должна быть хорошей. Не должна быть плохой. Я не должна скучать и не должна быть одна.
Наша дружба с Ингрид, конечно, не оставалась безоблачной. Как-то раз мы с ней крепко повздорили, смертельно поругались и даже в сторону друг друга не смотрели, поэтому из квартиры, что мы снимали вместе, я съехала. Честно говоря, я об этом не жалею, поскольку те апартаменты, что я начала снимать, оказались гораздо уютнее предыдущих.
Так что во время прогулки я все же рассказала о своих странных ощущениях Ингрид, хотя и немного опасалась, что она опять назовет меня истеричкой и высмеет.
Предчувствие становилось все более мощным – стоило закрыть глаза, и под веками вспыхивали разрозненные, но всегда одни и те же тревожные образы: белоснежная гора, залитая холодным голубым светом, сотни черных бабочек, летящих в лицо, тяжелые ржавые цепи, которые тянулись ко мне из темноты. И я не знала, как расшифровать все эти знамения – впрочем, это у меня никогда не получалось. Что проку в таком предчувствии?..
Ингрид выслушала меня. Ухмыльнулась, закурила свою противную ментоловую сигарету, уселась на скамейку и пробурчала:
– Тебе лучше всех известно, что к своим ощущениям надо прислушиваться.
Я скучающе уставилась в уходящую вдаль аллею.
– Да не то, чтобы ощущение тут. Набор картинок… – я поежилась. – Одно могу сказать: это скорее как развилка. Уж насколько я привыкла к новым людям в Комитете, но эта
Ингрид состроила рожицу.
– Ну, раз вариантов развития несколько, тогда и напрягаться не стоит, – Ингрид стряхнула пепел на асфальт, – только нервы попортишь. И вообще не мешало бы нам съездить в столицу, покататься с песнями в метро, устроить дебош в торговом центре. Как в старые-добрые. А?
Я засмеялась.
– Вот именно, что в старые, – я покосилась на точеный профиль боевой подруги: именно такие носы и рисовали в книжках всяким злым волшебницам. Но Ингрид, конечно, не злая, а нос – фамильная гордость. – Сейчас я стала ленивая и скучная.
– Ну, к Крокеру-то ты все еще захаживаешь. И в прочих злачных местах тоже не прочь появиться, – улыбнулась Ингрид. – Это нормально, мы молоды. И не стоит называть себя скучной.
Я потерла ладонью лицо.
– Ничего плохого тут не вижу.
– Дело не в том, – продолжила подруга. Я фыркнула. – Хлоя, ты как будто на чуть-чуть все еще застряла в том дне. Помнишь, в Берлине один такой печальный день был…
Я пожала плечами. Я помнила.
– Только потому, что не нашла ответа. Ты же знаешь, ничто меня так не бесит, как нерасставленные точки…
– Я знаю.
И я была благодарна ей за это знание.
Мы поднялись со скамейки и поплелись к выходу из парка.
***
В пятницу я проснулась с четким ощущением прохождения точки невозврата. Того самого момента, когда луна находит на солнце, и тысячи людей поднимают головы к небу, как и их предки много лет назад. Странно, сейчас мы знаем о законах небесной механики и не размышляем о том, вернет ли волк свет Красной Шапочке, но это тонкое ощущение трепета испытываем всё равно. Эти трепет и предопределенность так похожи на то самое мое предчувствие, которое совершенно точно можно зафиксировать при помощи приборов и так трудно описать словами.
Я не торопясь позавтракала, помыла посуду и решила подзарядить артефакты. Одной рукой нажала на кнопки, в другую руку взяла артефакт, прадедов нож, и считала с карточки нужное количество магических единиц. После него свою долю энергии получила старая, найденная в развалинах театра на окраине Берлина шариковая ручка и ржавая отвертка времен Сопротивления, которую я не очень люблю использовать – отвертка неприятно и очень явственно фонит энергией смерти. Так и вижу, как это погнутое острие вошло в чей-то глаз…
Сила заклятий во многом зависит от возраста артефакта. Именно поэтому профессия антиквара стала запретной, а опасный, удобный для зачарования антиквариат – практически полностью конфискован из частных коллекций.
Я убрала инструменты в чехол и засунула в сумку. Здравствуй, новый рабочий день.
При обходе только три квартиры показались мне подозрительными. В одной из них оказался назревающий парадокс; в другой – конфликт между зачарованной зажигалкой и ловцом снов; а дверь третьей была наглухо заперта. Мы с Майло управились со всеми тремя домами к семи вечера, последним осмотрев мой дом.