Уплотнение границ

Дюллен Сабин

В то время как принципы военной организации были схожими, политическая подготовка пограничников существенно различалась. В Польше акцент делался на отечественной географии и истории, включая рассказы о крупных сражениях, изучение этапов формирования национальной территории и таких ключевых моментов борьбы за независимость, как восстание 1863 года [123] . В созданных в СССР в конце 1920-х годов школах, готовивших младший и средний командный состав пограничных войск, обучение опиралось на марксистскую теорию, изучение борьбы классов и уроков Гражданской войны.

123

Maslo'n A. Rozw'oj szkolnictwa zawodowego. P. 5–16.

Наконец, совершенно разным был статус пограничной службы. В Польше фигура пограничника так и не стала частью национального

воображаемого. Служба на восточных рубежах (кресах) была обязательным этапом в карьере каждого офицера, которому полагалось более высокое жалованье и премия за риск. Никто, однако, не проводил здесь весь период службы, за исключением некоторых сержантов. В СССР, напротив, конструированию публичного образа пограничника способствовало существование уникальной институциональной базы и специализирующихся в этой области офицеров.

Граница как единое целое

Как и до революции, охрана всех границ была возложена на одно учреждение. Это означало, что одни и те же директивы применялись во всех военных округах и пограничных краях. Такая централизация достаточно хорошо соответствовала большевистской политической культуре, которая под влиянием опыта Гражданской войны видела страну не иначе как во враждебном окружении. Так, в конце 1921 года в переписке ЧК с руководящими органами ЦК в одном и том же докладе бок о бок упоминались границы с Китаем, Латвией и Эстонией в связи с угрозой терактов со стороны многочисленных эмигрантов-белогвардейцев, группирующихся по другую сторону рубежей [124] . Такое представление о едином пространстве, в котором восточная и западная границы были частью единого целого, не было чем-то новым. Для российской традиции характерен навязчивый страх перед угрозой войны на два фронта. Новым, однако, было то, что теперь эти опасения отнюдь не ограничивались военной сферой или вопросами обустройства пограничной территории, но распространялись на полицейские практики. Во второй половине 1930-х годов СССР столкнулся с японской угрозой в Маньчжурии и германской экспансией в Европе. Как в военных решениях, так и в дипломатии устанавливалась четкая связь между событиями и планируемыми действиями на двух оконечностях Советского Союза. Но в этом глобальном видении доминировала полицейская логика. В контексте Большого террора, чисток и секретных репрессивных операций пришел час вскрыть – или сфабриковать – многочисленные тайные германско-польско-финско-японские связи. 20 июня 1937 года Н. И. Ежов писал В. М. Молотову:

124

O концентрации белых на китайской и латвийско-эстонской границах // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 393.

Неослабевающая активность иностранных разведок на участках границы с Финляндией, Эстонией, Латвией и Маньчжурией требует, в качестве одной из мер противодействия, срочного усиления пограничной охраны на этих участках [125] .

К связям между различными границами добавлялась создаваемая на уровне институтов полицейская смычка между пограничной зоной и внутренними районами. С 1926 года по февраль 1939 года пограничная охрана и внутренние войска подчинялись одному и тому же управлению ГПУ – НКВД.

125

ГАРФ. Ф. 8418. Оп. 12. Д. 390. Л. 27–30.

Тем не менее в повседневной административной работе отчеты о деятельности и меры в области охраны границ продолжали соответствовать отчасти унаследованному от прошлого делению. Для понимания используемых административных и географических категорий чрезвычайно полезны материалы Комитета обороны при СНК СССР. Мы находим здесь дореволюционное деление на восточные (азиатские) и западные (европейские) границы, а вместе с ним – соответствующие колониальные и имперские представления. Европейские границы включали три западных военных округа: Ленинградский, Белорусский и Украинский, – а так называемые азиатские соответствовали Закавказскому, Среднеазиатскому и Дальневосточному военным округам. С исторической точки зрения эти два типа рубежей – установленные начиная с XVI века границы на западе и колонизационный фронтир на востоке и юге – радикально отличались друг от друга [126] . Если в советский период различия в организации административного и полицейского контроля над границами постепенно стирались (хотя и не исчезали полностью), то глобальное деление на две географические зоны сохранялось во всех общих отчетах о погранслужбе, планировании бюджета, сведениях о численном составе. На более низком уровне дальнейшее деление соответствовало, в зависимости от проводимой политики, либо военным округам, либо районам, областям и республикам, которые, напомним, подверглись реорганизации после 1923 года [127] .

На восточных и южных рубежах были сохранены крупные пограничные ансамбли: Закавказье, Средняя Азия и Дальний Восток. Зато на западной границе произошли многочисленные изменения. Большинство мер касалось всего ансамбля, включавшего границы УССР, БССР, Ленинградской области и Карелии. Именно на этом уровне составлялись многие сводные статистические таблицы. Пограничное побережье Черного, Балтийского, Белого и Баренцева морей рассматривалось отдельно, в силу специфики связанных с его охраной проблем и особого набора на службу, остававшегося в ведении военного флота. Заметим, что с точки зрения персонала и бюджета западная граница находилась в явно привилегированном положении. В январе 1925 года комиссия Политбюро установила общее число пограничников на уровне 31 тысячи человек. 30 % из них приходилось на западные рубежи. Этот дисбаланс отмечался, кстати, в отчете Рабоче-крестьянской инспекции в июне 1925 года [128] . При этом на морские границы отводилось значительно меньше средств, чем на сухопутные: в 1925 году на Архангельский и Мурманский участки вплоть до Пскова приходилось всего лишь 28 патрульных кораблей с 380 членами экипажа. Здесь ощущалась острая нехватка прожекторных станций, сигнальных огней и моторных лодок, необходимых для преследования контрабандистов на мелководье [129] .

126

Khodarkovsky M. From frontier to empire: the concept of the frontier in Russia, 16th – 18th centuries // Russian History. The Frontier in Russian History. 1992. Vol. 19. № 1–4. P. 115–128.

127

Районирование привело также к изменениям в терминологии. Уезды и волости стали районами, губернии – областями, а на смену верстам пришли километры.

128

Протокол совещания при Военно-морской инспекции НК РКИ, 16 июня 1925 г. // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 748. Л. 2–3.

129

Доклад об обследовании войск погранохраны ОГПУ в Ленинградском военном округе и Балтийском флоте, 6 апр. 1925 г. // ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 748. Л. 41.

Будущие пограничники набирались из числа юношей, призываемых на двухлетнюю обязательную воинскую службу. Обычно их возраст составлял 22 года. Предпочтение отдавалось призывникам, не являвшимся уроженцами пограничных районов. Заметим, что речь не шла ни об этническом критерии, как в польском Корпусе охраны границы, куда не брали этнических белорусов и украинцев [130] , ни о языковом, как это было в Российской империи, где в пограничной охране не могли служить «инородцы», не владевшие русским языком [131] . Здесь мы имеем дело прежде всего со стремлением предотвратить коррупцию за счет географической мобильности. Помимо этого, чтобы избежать излишней близости между местным населением и пограничниками, были предприняты усилия по строительству казарм на новых границах и ремонту имеющихся на старых. Процесс, однако, шел медленно. В 1926 году 37 погранзастав и 8 комендатур Псковского, Островского и Себежского пограничных отрядов располагали лишь 17 пригодными к использованию зданиями [132] . В отчетах также подчеркивалась необходимость ликвидировать безграмотность среди пограничников и увеличить долю комсомольцев среди призываемых на службу.

130

Столкнувшись с трудностями при наборе, в 1926 году командование согласилось на квоту в 20 % для других национальностей. В конце 1920-х годов среди представителей этнических меньшинств самыми многочисленными в КОП были немцы и чехи, в то время как украинцы и белорусы составляли около 3 % по каждой группе, а евреи – 2 % (O Niepodlegla i granice. P. 7).

131

Положение об управлении Отдельного корпуса пограничной стражи 15-го октября 1893 г. // Пограничная служба России. С. 20.

132

Государственный архив Псковской области (ГАПО). Ф. 590. Оп. 2. Д. 23. Л. 88, цит. по: Егоров А. М. Псковские пограничные районы. С. 68.

6 апреля 1925 года комиссия Рабкрина представила результаты проверки пограничной охраны в Ленинградском военном округе [133]

133

ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 748. Л. 29.

Конец ознакомительного фрагмента.