Употребитель
Шрифт:
Глава 38
Тянулись предрассветные часы. Мы уезжали все дальше и дальше от Сент-Эндрю. Колеса телеги постукивали по неровной и одинокой лесной дороге. Я молча дежурила около Джонатана. Карета походила на катафалк, а я — на безутешную вдову, которая везла покойного мужа к месту его последнего упокоения.
Взошло солнце, прошло еще какое-то время, и наконец Джонатан пошевелился. К этому моменту я уже почти уверилась, что он не оживет. Несколько часов подряд я просидела, то дрожа, то обливаясь холодным потом, мучаясь от тошноты и мысленно проклиная
— Где мы? — еле слышным шепотом спросил он.
— В карете. Не шевелись. Скоро тебе станет лучше.
— В карете? Куда мы едем?
— В Бостон.
Что я еще могла сказать?
— В Бостон! Что случилось? Я… — Видимо, он мысленно вернулся к последнему, о чем помнил, — к тому, как мы с ним разговаривали в пивной Дотери. — Я проиграл пари? Напился и согласился уехать с тобой?
— Мы ни о чем не договаривались, — сказала я, опустившись на колени рядом с ним и укрыв его потеплее. — Мы уехали, потому что так нужно. Ты больше не можешь оставаться в Сент-Эндрю.
— О чем ты говоришь, Ланни?
Джонатан был явно сердит на меня; он попытался меня оттолкнуть, но был слишком слаб. Мое колено уперлось во что-то вроде камешка. Я наклонилась и подобрала с пола свинцовый шарик. Это была пуля, выпущенная Кольстедом из кремневого ружья. Я подняла ее и показала Джонатану:
— Узнаешь?
Джонатан прищурился, разглядывая свинцовый шарик в моей руке. А я смотрела на него и следила за тем, как к нему возвращается память. Он вспоминал о ссоре на дороге у пивной, о выстреле и вспышке пороха. О том, как оборвалась его жизнь.
— Меня застрелили, — пробормотал Джонатан, тяжело дыша от волнения. Он опустил руку и стал ощупывать разорванные края ткани рубашки и жилета. Ткань была пропитана высохшей кровью. Потом Джонатан подсунул пальцы под рубашку и провел ими по коже. Раны не было.
— Раны нет, — облегченно выговорил Джонатан. — Значит, Кольстед промахнулся.
— Как он мог промахнуться? Ты сам видишь кровь, и одежда твоя разорвана. Кольстед не промахнулся, Джонатан. Он выстрелил тебе в сердце и убил тебя.
Джонатан зажмурился:
— Ты говоришь глупости. Все так странно. Я не понимаю.
— Это недоступно для понимания, — сказала я, взяв Джонатана за руку. — Это чудо.
Я попыталась все ему объяснить, но, Господь свидетель, я и сама мало что понимала. Я рассказала ему свою историю и пересказала историю Адера. Я показала ему опустевший серебряный кувшинчик, дала понюхать сохранившиеся зловонные пары. Джонатан слушал, но смотрел на меня как на ненормальную.
— Вели своему кучеру остановить карету, — сказал он мне. — Я вернусь в Сент-Эндрю, даже если мне придется всю дорогу идти пешком.
— Я не могу отпустить тебя.
— Останови карету! — прокричал Джонатан, вскочил и ударил кулаком по потолку кареты.
Я попыталась усадить его, но кучер, услышав стук, остановил лошадей.
Джонатан распахнул дверцу и,
— Мы вернемся. Растопи немного снега, напои лошадей, — сказала я в попытке отвлечь кучера и побежала за Джонатаном. Длинная юбка мешала мне быстро бежать, но вот наконец я поравнялась с ним и схватила его за руку.
— Ты должен выслушать меня. Тебе нельзя возвращаться в Сент-Эндрю. Ты изменился.
Джонатан оттолкнул меня:
— Не знаю, что такое случилось с тобой, пока тебя не было, но… могу лишь предположить, что ты сошла с ума.
Я изо всех сил вцепилась в его рукав, словно вправду могла удержать его:
— Я тебе докажу. Если докажу, ты даешь слово поехать со мной?
Джонатан остановился и посмотрел на меня так, словно я собралась показать ему какой-то обманный фокус.
— Я ничего не стану тебе объяснять.
Я отпустила его рукав, вытянула руку и знаком попросила его подождать. Другой рукой я нащупала в кармане плаща маленький, но острый ножичек. Потом разорвала лиф своего платья и осталась в корсете. Обнаженную кожу обдало морозным воздухом. Сжав рукоятку ножа обеими руками, я сделала вдох и вогнала нож глубоко себе в грудь.
Джонатан едва устоял на ногах. Его руки машинально потянулись ко мне:
— Господи! Ты точно сумасшедшая! Что ты творишь!
Около рукоятки собралась кровь. На корсете образовалось большое алое пятно. Я выхватила из груди клинок, а потом схватила Джонатана за руку и прижала к моей ране его пальцы. Он попытался вырвать руку, но я держала крепко.
— Прикоснись. Почувствуй, что происходит. А потом скажи, что ты мне так и не поверил.
Я знала, что произойдет. Это был наш домашний фокус. Как-то раз нечто подобное нам показал Донателло, когда мы собрались в кухне после вечера, проведенного на светском рауте. Донателло сел у очага, закатал широкие рукава и перерезал ножом обе руки в локтевой впадине. Алехандро, Тильда и я смотрели, как сходятся друг с другом края жутких ран. От порезов не осталось и следа. И этот невероятный трюк можно было проделывать снова и снова. Донателло, глядя на восстановление собственной плоти, горько смеялся. Я, нанося себе раны, поняла, что это особенное, ни с чем не сравнимое ощущение. Мы искали боли, но боль была не так уж сильна. Пожалуй, таким образом мы подходили настолько близко к самоубийству, насколько могли, но даже боли толком не испытывали. Как же мы себя ненавидели — каждый по-своему!
Джонатан побледнел. Он почувствовал, как пропитанные кровью мышцы шевелятся, как края раны начинают сходиться.
— Что это? — в ужасе прошептал он. — Не сомневаюсь, к этому приложил руку дьявол.
— Про это ничего не могу сказать. У меня нет объяснения. Что сделано, то сделано, и от этого не уйдешь. Ты больше никогда не станешь прежним, и тебе уже не место в Сент-Эндрю. А теперь пойдем со мной, — сказала я.
Джонатан, мертвенно побледневший и слабый, не стал сопротивляться, когда я взяла его под руку и повела к карете.