Упреждение
Шрифт:
При этом я согласна с американским психологом Робинсоном, который говорит, что все, что вы, мужики, делаете, вы делаете ради любви. Едва вылупившись из материнского лона, сразу начинаете орать, чтобы вас взяли на руки и согрели-накормили любовью. А потом получаете в школе пятерки, чтобы мамы вас любили. И делаете открытия, пишете книги и музыку, грабите банки и открываете континенты, убиваете и летаете в космос и в Будущее – всё для того, чтобы мы, женщины, вас любили.
И вот только об этом ты можешь и должен писать романы и делать кино.
Спасибо за внимание.
Твоя
СЕДЬМОЕ ПИСЬМО
Мужчина, привет!
Я сегодня спала с твоим джемпером, в котором улетела. И теперь я понимаю фетишистов. Потому что наш миг был прекрасен, и ангелы были с нами. И это останется нашим, и наше Прошлое уже никто не отнимет.
А утром проснулась и заплакала оттого, сколько страха я пережила, когда тебя выбросило из нашего времени и пока Закоев не получил сигнал из 2024 года от своих «командирских» часов I-watch-Antic. Мне было так страшно, что я писала тебе письма в Никуда, думая: раз пишу тебе, значит, ты есть!
И знаешь, какая мысль пришла мне сейчас в голову? Помнишь, у вас была модная песня: «Я к нему поднимусь в небо, я за ним упаду в пропасть…»? Я ведь это и делала, только сначала летела в пропасть, а потом – уже с тобой – в небо.
Но теперь мне не страшно, потому что прилетели Закоев и Акимов и сказали: ты есть! где-то там, на войне в 2024-м, но есть! Слава Богу! Все свечи всем Святым за тебя!
При этом я ощущаю, что больше не прилечу к тебе. Но я так многое теперь могу! и так многое люблю!
люблю готовить тебе
люблю смотреть, как ты ешь
люблю просто идти с тобой за руку
люблю ловить на себе твой нескрываемо восхищенный взгляд
люблю гладить тебя по волосам, плечам, лицу, всего…
люблю тебя удивлять
люблю лететь к тебе с цветами
люблю, когда ты собираешься и все-все разбрасываешь
люблю предвкушение твоего голоса, когда мой телефон звонит твоим звонком
люблю слышать твои шаги
люблю распахивать тебе дверь
люблю держать тебя ночью за руку
люблю касаться твоих книг
люблю слушать твое спокойное дыхание
люблю заваривать тебе крепкий чай
люблю, когда ты смеешься
люблю…
Тут я услышал, как дверь за моей спиной распахнулась, и знакомый бас сказал:
– Блин! А ты тут ништяк устроился! Пиво найдется?
Это был Серега Акимов.
Часть четвертая. Дурдом.
1
Вы никогда не догадаетесь, куда мы прителепортировались в 2014 год!
На свои же шконки в камере № 72 в СИЗО, вот куда!
При этом я первым делом ощупал свои карманы, но флэшка с нашим фильмом «Упреждение 2024» была на месте, в левом брючном кармане, и я успокоился – мое путешествие сначала в 2034-й, а потом в 2024-й не было сном.
Я
То, что мы с Акимовым были одеты: я – в свою армейскую форму майора сухопутных войск, а Серега – в то самое х/б танкиста, в каком он был в 2024 году, – тоже подтверждало наше с ним путешествие.
Я осторожно спрыгнул со своей верхней шконки. Внизу, на полу стояли наши с Акимовым туфли, но я не стал их надевать, а, как был в носках, прошел в туалет. Как я вам уже докладывал, наше СИЗО образцово-показательное, и никаких параш, описанных в тюремной литературе, у нас нет, при каждой камере имеется нормальный санузел – унитаз, раковина с умывальником и небьющимся зеркалом над ним, крючки для полотенец. В отличие от камеры, где ночью горит дежурная красная лампочка, в туалете свет горит постоянно, и в зеркале я увидел гладко выбритого майора сорока семи лет с испуганными глазами. Все-таки, когда мы с Акимовым телепортировались из 2024-го в Прошлое, я мог предполагать мое возвращение куда угодно – «Мосфильм», моя квартира, кабинет генерала Сафонова, даже парк «Сокольники» – но только не на свою шконку в СИЗО.
«Блин!» – сказал я сам себе. Но времени на дальнейшие причитания не было, и я, сидя на унитазе, правой рукой стал усиленно, как спросонья, тереть глаза, а левой украдкой провел сбоку под сиденьем унитаза – там у нас был так называемый схрон – прилепленная жевательная резинка. Объясняю несведущим: 1) мы почти не сомневались в том, что наша камера и туалет оборудованы скрытыми телекамерами; 2) в тюрьмах и следственных изоляторах идет постоянное соревнование между зэками и вохрой на выдумывание и обнаружение схронов. Спрятанная под сиденьем унитаза жвачка была нашим изобретением и теперь пригодилась: я отлепил ее, зажал меж пальцами и прошел к умывальнику. Здесь я включил горячую воду и стал долго и старательно мыть руки до тех пор, пока жвачка не размягчилась. Тогда я, утершись своим полотенцем, вернулся к унитазу и, снова спуская штаны, сунул левую руку в карман, наклеил жвачку на флэшку. А потом, уже сидя на унитазе и вновь протирая глаза правой рукой, левой так же украдкой быстро приклеил флэшку под сиденье унитаза. На что я рассчитывал? Во-первых, на свою ловкость и хитрость, а во-вторых, на то, что никакие, даже самые рьяные охранники не зырятся двадцать четыре часа в сутки на экраны видеокамер нашей камеры № 72. И даже если из всех ста двадцати камер нашего четырехэтажного СИЗО только десяток оборудованы видеонаблюдением, у охраны на панели видеонаблюдения должно быть как минимум, двадцать экранов плюс еще столько же от видеокамер, установленных в тюремной проходной, коридорах, кабинетах следователей, в санчасти и в тюремном дворе. Уследить за каждым экраном практически невозможно.
Вернувшись на свою шконку, я уставился в зарешеченное окно, пытаясь по слабому рассвету за ним угадать, который сейчас час. Акимов продолжал богатырски храпеть на нижней шконке, и теперь к нему присоединились здоровяк Гольдман и доктор физико-математических наук Иван Сильвестрович N. Чередуясь ритмичными всхрапываниями с присвистом, они втроем работали как орган в Концертном зале Чайковского. Подъем в СИЗО в семь утра (не знаю зачем), и я ждал его с минуты на минуту. Однако ошибся – громыхнула, открываясь, стальная дверь, полусонный охранник, не входя в камеру, объявил прокуренным голосом: