Упреждение
Шрифт:
Я молчал. Этот тип своим показным доброжелательством и интеллигентностью втянул меня в разговор, но чем больше я говорил, тем глубже топил сам себя.
Он, однако, настаивал:
– Так принимали или нет?
– Доктор, – сказал я, – будучи гражданином Российской Федерации, членом Союза кинематографистов и Общественного совета Московской городской прокуратуры, я имею право знать, на каком основании вы сейчас устроили мне психологическую экспертизу. Ни я, ни мои родственники к вам за этим не обращались.
– А вот, – он поднял из папки лист бумаги с формой СИЗО, – на основании служебного письма из СИЗО № 64. Здесь написано: «Требует освобождения в обмен на фильм, который он якобы снял в 2024 году», «утверждает, что путешествует во времени», «носит форму майора Российской армии». Этого достаточно для любого принудительного лечения. Но я вижу, что вы интеллигентный и в данную минуту совершенно здравомыслящий человек. Прошу! – Он протянул мне какую-то бумагу с напечатанным на ней текстом и спросил: – Подпишете заявление о добровольном лечении?
Только теперь я понял всю его сучью игру и горестно усмехнулся:
– Уважаемый Мирон Васильевич. Не знаю, каким я буду после вашего принудительного лечения, но в данный момент, будучи здравомыслящим, я ничего подписывать не стану. Иначе вы меня тут запрете на вiки, как говорят украинцы, повiки.
Он усмехнулся:
– А вы знаете украинский? Моя мать кореянка, но мiй батько с Полтавщины.
– А я с Первого Украинского фронта.
– Понятно, – сказал он и нажал кнопку селектора. – Стелла Ажановна, санитаров.
3
Я проснулся от боли в левой ягодице. Правая тоже была исколота, но левая болела острее, последним уколом. В голове вата, затылок тяжелый, залит свинцом. Во рту всё обложено сухой противной горечью. Мысли короткие, рваные, тающие. Что мне колют?
Вокруг была госпитальная тишина, но я уже знал, что она обманчива. Во ВГИКе нам по истории кино показывали знаменитый фильм Милаша Формана «Пролетая над гнездом кукушки» об американской психушке. Там пациентов, нарушающих дисциплину, воспитывали электрошоком. В нашей больнице доктор Браузер пошел дальше – при поступлении нового больного ему в течение недели ежедневно колют ноотропный препарат пиритинол, нейролептик с антипсихотическим действием аминазин, транквилизаторы диазепам или кассадан и нормотимик финлепсин, стабилизатор аффекта. При этом чаще всего применяется не монотерапия, а комплексная. В результате больной становится тих, как мышь, и передвигается – если передвигается – мелкими скользящими шажками.
Я открыл глаза. Надо мной был высокий белый потолок с красивой лепниной и черными, выпуклыми, прозрачными колпачками видеокамер. Когда-то в этой просторной овальной зале были великосветские балы, а теперь тут четырьмя рядами стояли семьдесят четыре койки. Мой любимый Михаил Афанасьевич был нереально добр к Мастеру и к поэту Ивану Бездомному, наградив каждого из них отдельной палатой в психушке. Во всяком случае, в местах «врачебного пользования душевнобольных арестантов» такого не существует и вряд ли когда-нибудь существовало. Я осторожно скосил глаза. Главное – как можно дольше не шевелиться! Хотя, наверное, приближался полдень, и за высокими дворцовыми окнами тихим серпантином падали первые декабрьские снежинки, почти все койки были заняты спящими или дремлющими психами, с головой укрытыми серыми солдатскими одеялами. Только в дальнем «культурном уголке» компания психов-старожилов совершенно беззвучно играла в лото за столом, накрытым толстым суконным одеялом. Я вспомнил еще один фильм по истории кино – «Blowup» Микеланджело Антониони. Там два мима совершенно беззвучно, без мяча и без ракеток, играли в теннис. А эти играли в лото, на пальцах показывая друг другу выпавшие цифры.
Шевелиться нельзя, чтобы не привлечь к себе внимания дежурной медсестры и санитаров, которые надзирают за нашими койками через видеокамеры из ординаторской и своей дежурки. Можно, конечно, встать, чтобы тихим скользящим шагом пойти в туалет или таким же скользящим шагом прогуляться по проходу меж койками и постоять над играющими в лото. Но – и только. Любое нарушение тишины и отклонение от стандартных правил поведения карается таким болезненным уколом, что электрошок, которым в фильме Формана «успокаивают» Джека Николсона, покажется вам простым укусом комара.
Я сделал глубокий вдох, пытаясь свежим воздухом и слюной смыть эту ужасную горечь во рту. Но от этого вдоха шевельнулось одеяло на моей груди, и в тот же миг на потолке под прозрачным черным колпачком сдвинулся в мою сторону круглый зрачок видеоглаза. Давным-давно, в прошлой жизни, когда я был редактором телесериала по роману Булгакова «Мастер и Маргарита», мы с директором фильма Теслабутом и вторым режиссером Закоевым искали интерьер для съемки психушки, в которой пребывали Мастер и Иван Бездомный. И наткнулись в Интернете на отзывы больных психиатрических клиник. «Очень плохое отношение к пациентам! Лежал четыре раза: два – в остром отделении, два – в санаторном. Средний медперсонал – сплошные хамки. В остром отделении закормили галоперидолом до такой степени, что я стал падать, теряя сознание». «Второе отделение. Никому не пожелаю! Привезла туда бабулю с диагнозом деменция (ходила сама, в туалет тоже сама, кушала, говорила). Сейчас она в реанимации. Не говорит, не ходит, стоит катетер (писать сама не может), не глотает, короче, в полукоме. Спит уже четвертый день, глаза еле открывает». «Попала практически по принудиловке. Больница тюремного типа – даже колючей проволокой по периметру обмотана. И началось: хамское отношение персонала, надзорка, аминазин, слёзы-вязки. Наказывали лишением прогулок и свиданий с родственниками. И уколами аминазина. НЕ ДАЙ БОГ ТУДА НИКОМУ ПОПАСТЬ!» «В больнице запах зловонный, многие спят в одежде, в носках, зад подтирают чем придется, бумаги не хватает. Питание вроде хорошее, дают добавки, но только из той еды, которую сами брезгают тащить домой». «Когда я попал в больницу, к встрече с карательной психиатрией
Но были, правда, и другие отзывы: «Психушка – мой родной дом! Я лежала в п/б 140 раз. Можно сказать, эта психбольница романтическая, я там встретила свою любовь! Юра, я знаю, что ты там, и жду встречи с тобой!!!»
Однако в нашей больнице никаких вышеназванных ужасов не было – ни хамства, ни воровства продуктов в столовой, ни грязи, ни зловонного запаха. Наоборот, воздух в палате чист и свеж – дальнее Подмосковье, форточки в окнах открыты, летом, наверное, тут воздух просто божественный. Еда в столовой нормальная, порции большие, кормят три раза в день – поднимают с коек громким звонком, посещение столовой обязательное, прием пищи тоже. Хотя никакого аппетита, конечно, нет, и большая часть еды остается в тарелках. В туалете чистота идеальная, но туалет своеобразный – десять унитазов без крышек стоят вдоль стен двумя рядами друг против друга, то есть испражняться, простите, приходится на глазах товарищей-психов. Но к этому быстро привыкаешь, поскольку психотропные уколы вызывают полный пофигизм, ватное ощущение в ногах, в голове и во всем теле. Главное – поскорей лечь и забыться. «Упредительный метод» доктора Браузера! Прямо в его кабинете дюжие санитары завалили меня на диван, Стелла Ажановна вколола в задницу лошадиную дозу чего-то обжигающе сногсшибательного, и, повиснув на плечах санитаров, ваш покорный слуга на полусогнутых был доставлен на свою койку в объятия пленительного Морфея.
«Морфей энд Браузер» – так я назвал бы наше седьмое мужское отделение, если бы мне пришлось повесить на его двери красивую табличку…
Тут, словно подтверждая мои «теплые» воспоминания о методе доктора Браузера, дверь нашей залы распахнулась, и два санитара вкатили койку-телегу с очередным спящим новичком. Такой метод доставки пациентов в отделение у нас применяют к буйным – им Стелла Ажановна вкалывает уже не лошадиную, а слоновью дозу чего-то новейшего, и будь ты даже Прометей, Самсон или Лаокоон, ты вырубишься на сутки. Санитары подкатили телегу к свободной койке и за руки-ноги одним броском скинули на нее новичка. Когда его рыжая голова упала на подушку, я увидел, что это мой бывший коллега по СИЗО № 64 Борис Гольдман. То есть прав оказался Акимов – куда дешевле закрыть человека в психушке, чем судиться с ним за миллион…
Понятно, что на шум брошенного в койку тела Гольдмана разом приоткрылись одеяла психов, дремавших или делавших вид, что дремлют. В том числе моего соседа Макса N. – профессора психологии одного из московских университетов, широко известного в своих профессиональных кругах. Зорким и совершенно здравомыслящим взглядом он в долю секунды ухватил всю картину появления нового психа и тут же снова укрылся одеялом – так ящерица или змейка острым язычком выстреливает из пасти и мгновенно прячет его обратно. Я уже знал его историю – однажды в туалете, когда мы сидели лицом к лицу, я опознал в нем не психа и спросил в упор: «Почему вам ничего не колют?» Он побегал глазами по сторонам в поисках видеокамер, не обнаружил их, но на всякий случай шепотом сказал: «Я тоже вижу, что вы не псих. Извините, что я вас не читал, но знаю, что вы писатель. А тут поговорить совершенно не с кем, поэтому я вам откроюсь…» И рассказал, как попал сюда. Несколько лет назад он потряс научно-психологическую общественность своей революционной «Общей теорией жалоб». По этой теории, все наше поведение обусловлено нашими «Ж-П» (жалобами прямыми) и «Ж-К» (жалобами косвенными). При этом «Ж-П» – это жалобы на конкретные обстоятельства, мешающие достижению наших целей, а «Ж-К» – жалобы на правительство, климат, эпоху, наследственность, социальный строй и соседей по дому или даче. Защитив этой теорией докторскую и получив профессуру в крупном московском университете, N. стал внедрять свой метод психоанализа самым радикальным способом – ставил «неуды» всем студентам, которые оспаривали непогрешимость его теории цитатами из сброшенных им с пьедестала Зигмунда Фрейда, Владимира Леви, Абраама Маслоу, Бориса Ананьева или Эрнста Вебера. Но студенты – народ озорной, один из них опубликовал во всех социальных сетях – Фейсбуке, ВКонтакте, Твиттере и т. п. – совершенно другую, издевательски-матерную расшифровку терминов «Ж-П» и «Ж-К», и эта расшифровка вместе с кличкой Макс Жо-Пэ Фрейд так прилепились к N., что он, рассвирепев, вычислил автора этой публикации и добился его исключения из университета. Оно бы и ничего – ну, что может сделать профессору исключенный студент? Но на беду моего соседа, этот мерзавец оказался любимым племянником крупного вора в законе, который поклялся рассчитаться с профессором. А от воров в законе не прикроешься ни профессорским званием, ни связями с высокими чиновниками. Вот и пришлось Максу N. попросить убежища у своего бывшего однокурсника Мирона Браузера и закосить психа в нашу лечебницу с одной-единственной привилегией – никаких уколов…