Упрямый Галилей
Шрифт:
По поводу этой встречи Галилей не без покровительственной иронии писал Чези 8 июля, что ее участники «конечно, не в состоянии говорить об астрономии стихами, как они того желали бы, но твердо держатся мнения, что [астрономические рассуждения] – не предмет веры и не следует привлекать [к их обсуждению] Священное Писание. Что же касается их истинности или ложности, то отец Мостро не поддерживает ни Птолемея, ни Коперника, а довольствуется собственным суждением – небесные тела без всяких усилий движутся ангелами…» 567 .
567
Ibid. P. 183.
Наконец 7 июля кардинал Цоллерн смог поговорить с Урбаном VIII, о чем я уже писал выше. Замечу, что это не была специально устроенная встреча для обсуждения статуса гелиоцентризма. Все гораздо проще: Цоллерн уезжал в свой диоцез в Богемию и, как полагается в таких случаях, нанес визит вежливости верховному понтифику, затронув в разговоре с ним и вопрос о теории Коперника. Ответ папы был не намного лучше позиции «отца Мостро». Фактически Урбан VIII настаивал на том же, на чем и Осиандер, только «инструментализм» (я буду faute de mieux использовать этот термин. – И.Д.) верховного понтифика был откровенно теологизированным: любая астрономическая теория признавалась в принципе недоказуемой, ибо Господь всемогущ и в состоянии множеством способов сделать то, что, как нам представляется, может быть сделано одним-единственным или вообще никаким.
Галилей, в отличие от Цоллерна, за полтора с лишним месяца своего пребывания в Риме встречался с папой шесть раз, решив при этом ряд важных для себя вопросов – о пособиях для сына Винченцо и дочери Вирджинии (Марии Челесты), о назначении во францисканский монастырь в Арчетри, где находилась Мария Челеста, нового
568
Готовясь к поездке в Рим, Галилей попросил дочь выяснить, в чем нуждается монастырь. Она ответила ему 10 декабря 1623 года, что настоятельница «советовала и даже настаивала, чтобы я просила Вас о вещи, которая, несомненно, будет столь же полезна для нас, сколь и легко выполнима для Вас, а именно чтобы его святейшество даровал нам привилегию избирать своим духовником монаха из какого-либо монашествующего ордена, на условиях смены его через каждые три года, как это в обычае в других монастырях…» (Ibid. P. 157).
Часть I
IMPRIMATUR
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Ему мало было Бога – он привлек в доказательство математику.
Литература, посвященная инквизиционному процессу над Галилеем 1633 года, необъятна, хотя хороших аналитических исследований не так уж и много 569 . В данном разделе основное внимание будет уделено детализированному анализу хода судебного разбирательства в инквизиционном трибунале, а также событиям, составляющим сложную и противоречивую систему контекстов «дела Галилея».
569
Особенно хочу отметить следующие: Shea W.R., Artigas M. Galileo in Rome; Beretta F. Urbain VIII Barberini Protagoniste de la Condamnation de Galil'ee; Blackwell R. Behind the Scenes at Galileo’s Trial; Beretta F. The documents of Galileo’s Trial; Beretta F. Galil'ee devant le Tribunal de l’Inquisition; Beretta F. La Si`ege apostolique et l’affaire Galil'ee; Beretta F. L’affaire Galil'ee et l’impasse apolog'etique; Beretta F. Une deuxi`eme abjuration de Galil'ee ou l’inalt'erable hi'erarchie des disciplines; Beretta F. Le proc`es de Galil'ee et les Archives du Saint-Office; Baldini U., Spruit L. Nuovi documenti galileiani degli archivi del Sant’Ufficio e dell’Indice; Pantin I. Dissiper les t'en`ebres qui restent encore `a percer; Beretta F. Un Nuovo Documento sul Processo di Galileo Galilei; Beretta F. Galileo, Urban VIII, and the Prosecution of Natural Philosophers; D’Addio M. The Galileo Case (1-е итал. изд.: Il caso Galilei. Processo, scienza, verit`a. Roma: Edizioni Studium, 1993); Morpurgo-Tagliabue G. I processi di Galileo e l’epistemologia; Фантоли А. Галилей; Morpurgo-Tagliabue G. Sussiste ancora una questione galileiana?; Galli G. Questioni insolute a proposito del processo di Galileo; Lewis J. Galileo in France. Впрочем, как справедливо заметил Ф. Беретта, со времен выхода исследований С. Пьерализи и А. Фаваро «документальная база (работ, посвященных процессу 1633 года. – И.Д.) существенным образом не расширилась» (Beretta F. Urbain VIII Barberini Protagoniste de la Condamnation de Galil'ee… P. 551).
Я начну с рассмотрения истории публикации «Диалога о двух главнейших системах мира – Птолемеевой и Коперниковой (Dialogo sopra i due massimi sistemi del mondo tolemaico e copernicano)» (далее «Dialogo») и первоначальной реакции на это событие в римской курии. Вряд ли когда-либо историки предложат удовлетворительную реконструкцию как самого процесса над Галилеем, так и связанных с ним обстоятельств. Слишком велики лакуны в сохранившихся архивных фондах, слишком противоречивы и неопределенны свидетельства современников. И тем не менее из сказанного никак не следует, что изучение истории этого процесса заведомо лишено смысла. Наоборот, исследование разных аспектов столь драматического эпизода европейской интеллектуальной истории позволит лучше понять и эпоху, и характеры действующих лиц, а главное – отношения между классической наукой in statu nascendi и католической церковью.
Указанная история рассматривается мною на основе изучения широкого круга источников и с учетом недавних находок в римских архивах.
ВВЕДЕНИЕ, ИЛИ О БОЖЕСТВЕННОМ ВСЕМОГУЩЕСТВЕ
От близкого друга и биографа папы Урбана VIII Агостино Ореджи 570 известно, что как-то, не позднее 1623 года (точную дату история не сохранила), между Маффео Барберини, будущим верховным понтификом, а тогда еще кардиналом, и Галилео Галилеем, математиком и первым философом великого герцога тосканского, произошел такой разговор:
570
Агостино Ореджи был единомышленником и рупором Барберини. В 1629 – 1632 годах фра Агостино опубликовал три трактата, в которых затронул вопрос о соотношении натурфилософских утверждений и Священного Писания: [Oregio A.] De Deo uno tractatus primus; [Oregio A.] Aristotelis vera de rationalis animae immortalitate sententia; [Oregio A.] De opere sex dierum tractatus quartus. В последнем из перечисленных трактатов (который представлял собой комментарий на Шестоднев) Ореджи неоднократно настаивал на примате истин Откровения над мнениями ученых, которые часто выдают за истину высказывания, противоречащие священному тексту («Quae tamen nobis per Scripturas revelata non sunt, Mathematicorum magis observationes requirunt, quam Theologorum contemplationem, quorum diligentiae, ac studio relinquenda videntur, dummodo ea, quae per Scripturas nobis revelata sunt, tanquam certa, verissimave supponentes, nihil asserant, quod illis adversetur. Nulla enim tam diligens potest esse observatio, quae quod Deus dixit, qui suum est esse [Ex 3.14, Sap 13.1], et intelligere, vel corrigere, vel redarguere possit» (P. 15 – 16)). То, что мнения Ореджи практически полностью разделялись Урбаном VIII, ни для кого не было секретом. Ореджи был теологом Святейшего, еще когда тот ходил в кардиналах. Став папой и возглавив (так сказать, по должности) Il Sacro Tribunale del Sant’Uffizio (то есть инквизицию), Урбан VIII в январе 1624 года назначил Ореджи консультантом этой Конгрегации, а в 1633 году сделал его кардиналом. Папа высоко ценил своего теолога и называл его «suum semper Bellarminum» (Nomenclator literarius theologiae catholicae theologos… T. 3. Col. 652).
[Барберини] высказал все, о чем размышлял в одиночестве, а в конце беседы спросил: способен ли Бог расположить орбиты планет, звезд и всех видимых небесных тел иным образом, изменив при этом все расстояния, координаты и направления движений светил? <…> Если Бог способен это сделать (в чем Барберини, конечно, не сомневался, его вопросы были сугубо риторическими. – И.Д.), то можно ли тогда полагать пределы божественной силе и мудрости? Услышав такие слова, сей ученейший муж [Галилей] погрузился в глубокое молчание (Quibus auditis, quievit vir ille doctissimus) 571 .
571
[Oregio A.] De Deo uno tractatus primus… P. 195 (перевод цит.
По мнению Барберини, нельзя настаивать на истиности какой-либо теории, если не доказано, что все прочие мыслимые теории противоречивы, поскольку божественное всемогущество ограничено только требованием непротиворечивости (non repugnantia terminorum) 572 . Однако данное условие истинности теории является необходимым, но не достаточным: даже если такая единственно непротиворечивая теория и будет создана, всегда возможно в ее опровержение сослаться на potentia Dei absoluta, то есть на то, что Бог в своем бесконечном могуществе и бесконечной мудрости может продуцировать данное обстояние дел (скажем, согласующуюся с текстом Ветхого Завета геоцентрическую космологию) многими способами, включая и те, о которых натурфилософы и математики не имеют никакого представления и даже которые не в состоянии вообразить. Иными словами, Урбан, стоя на позициях «теологического скептицизма», требовал от Галилея признания:
572
Тезис о божественном всемогуществе (potentia Dei absoluta et ordinata) стал предметом теологической полемики уже во времена патристики. Для позднеантичной традиции характерно представление о Боге как об универсальном начале, неизменном и самодостаточном. Сторонникам этой традиции (Цельсу, Порфирию, Галену и др.) было совершенно чуждо представление о божестве, пренебрегшем заботой о сохранении вселенского порядка, чтобы вмешаться в дела маленького народа, жившего на периферии греко-римской цивилизации. Столь же чуждой и странной представлялась греческой мысли (кроме, пожалуй, стоиков) идея божественного всемогущества, отстаивавшаяся в иудео-христианской теологии. «Их Богу, – писал Гален об иудейской вере, – достаточно было просто пожелать неким образом устроить мир, и мир тут же устраивался в надлежащем порядке, ибо он (то есть Моисей. – И.Д.) полагал, будто для Бога все возможно, даже если бы он пожелал сотворить быка или лошадь из праха. Мы не придерживаемся такого мнения. Мы говорим, что некоторые явления невозможны по природе вещей и Бог даже не пытается их осуществить; Бог выбирает из всех возможностей возникновения и становления [вещей] наилучшие <…>. Таким образом, мы утверждаем, что Бог есть причина как выбора наилучшего из возможного, так и причина отбора вещей» (цит. по: Walzer R.R. Galen on Jews and Christians… P. 26 – 27). Если Бог неизменен, вопрошали оппоненты иудео-христианского богословия, то каким образом он может нарушать им же установленный ход вещей? И если Он всемогущ, то может ли он изменить прошлое, сделать истинное ложным или уничтожить сам себя? На это раннехристианские авторы отвечали, как правило, в том духе, что Бог не желает действовать вопреки природе вещей (contra naturam), Бог благ и делает лишь то, что отвечает Eго природе («Бог же, создатель и устроитель всей природы, ничего не делает против природы (Deus autem, creator et conditor omnium naturarum, nihil contra naturam facit)», – писал Августин (Augustine. Contra Faustum Manichaeum. Liber 26. Col. 480)). Ориген, рассматривая тезис о божественном всемогуществе, разграничивал понятия agere per potentiuam и agere per iustitiam (Origenes. Commentarii in evangelium Matthaei, 95 // Migne J.P. PG. T. 13. Col. 1716). Последнее означало, что Бог все делает «по мере», избегая бесконечностей. Позднее, в XI столетии, Ансельм Кентерберийский в полемике с Петром Дамиани отверг представление о безграничном божественном могуществе: «Но как же [Он] суть всемогущий, если не может всего? – Вернее, если не может вводить в заблуждение, не может лгать, не может истинное делать ложным. А если б мог Он совершить такое, то не было бы это скорее бессилием, нежели могуществом (Sed omnipotens quomodo es, si omnia non potes? – вопрошал Ансельм. – Aut si non potest corrumpi neс mentiri nec facere verum esse falsum, ut quod factum est non esse factum…? An haec posse non est potentia, sed impotentia?)» (S. Anselmi Cantuariensis Archiepiscopi. Opera omnia… Vol. 1. P. 105 – 106). Бог, способный cоздать противоречие, может уничтожить сам себя вместе со своим всемогуществом. Но Бог, о котором можно мыслить как о несуществующей сущности, не может быть ens necessarium. Поэтому божественная воля должна быть ограничена как минимум запретом на противоречие. Что же касается установленного Богом порядка во Bселенной, то «не надлежит Творцу допускать в Царстве своем какого-либо беспорядка» (Anselmi Cantuariensis Archiepiscopi. Opera omnia. Vol. 2. P. 80, 123), ибо сие означало бы, что Господь одновременно желает и не желает такого порядка. Святой Фома Аквинский также понимал под potentia Dei absoluta возможность Бога делать все, что не нарушает запрета на логическое противоречие, ибо предмет, который противоречит сам себе, не есть вещь (res), причем «непротиворечивость» (non repugnantia terminorum) фигурировала в тексте Фомы как формально-логическая характеристика, не требовавшая дальнейших экспликаций. Когда ставится вопрос, может или не может Бог сделать нечто, то сами глаголы «мочь» и «делать» относятся, по Аквинату, лишь к тому, что «делаемо factibile)», к вещам, а не к состояниям (см. подробнее: Funkenstein A. Theology and the Scientific Imagination… P. 124 – 145). Тезис «Бог может сделать все, что не ведет к противоречию» начиная со второй половины XIII столетия разделялся большинством средневековых мыслителей, хотя каждый из них понимал его по-своему. Но все соглашались с тем, что Создатель в любой момент способен нарушить communis cursus naturae.
– необходимости учета наряду с естественной причинностью также «причинности» иного рода, а именно учета действия некой сверхъестественной (божественной) «каузальности», причем речь фактически шла не просто о нарушении Богом «обычного хода природы», но о детерминации естественного хода вещей сверхъестественными факторами 573 ;
– не просто ограниченности человеческого понимания природной реальности, но и принципиальной непознаваемости истинных причин природных явлений.
573
Если рассуждать отвлеченно – логически, то позиция папы сводилась к следующему: сколько бы наблюдаемых данных ни свидетельствовало в пользу некоторой теории, всегда можно представить некий мир, в котором все эти наблюдения будут истинными, но теория – ложной (Finnocchiaro M. Galileo and the Art of Reasoning… P. 9 – 11; Morpurgo-Tagliabue G. I processi di Galileo e l’epistemologia… P. 104). Галилей, в принципе, понимал это затруднение, но ученого смущало обращение папы именно к сверхъестественному миру (см. с. 752 – 753).
Другими словами, даже если существует единственная непротиворечивая теория, «спасающая» явления, то есть описывающая их так, как мы их наблюдаем, – ситуация практически нереальная, – то ее истинность все равно остается в принципе недоказуемой в силу догмата о божественном всемогуществе, который фактически лишал любую теорию ее когнитивной значимости. Человеку не дано построить истинную «систему мира». Поэтому если натурфилософское утверждение противоречит библейскому тексту и это противоречие оказывается неразрешимым для человеческого разума, то в этом случае, по мнению Ореджи (и Урбана VIII), следует опереться на иной довод – предпочтительной следует признать теорию, наилучшим образом согласующуюся с текстом Священного Писания и с теологической традицией 574 , ибо Библия является единственным источником достоверного знания. И если есть две или большее число теорий, «спасающих явления» и при этом логически непротиворечивых, то следует придерживаться той из них, которая имеет наибольшее теологическое оправдание, то есть согласуется с буквальным пониманием библейского текста и/или единодушным мнением Отцов Церкви, поскольку Бог своим всемогуществом может реализовать наблюдаемые явления бесчисленным множеством способов, в том числе и недоступных человеческому разумению. Схематически познавательная позиция Ореджи – Урбана может быть представлена следующим образом:
574
«Более того, следует склоняться к тому, что более совершенным образом может быть совершено Богом, а не к тому, что мы способны понять; и можно воскликнуть: как непостижимы установления твои, Господи, и неисследимы пути Твои (Рим. 11:33. – И.Д.) (sed libere fatendum est, plura, ac perfectiori modo posse a Deo fieri, quam quae a nobis cognoscatur; et exclamandum potius: Quam incomprehensibilia sunt iudicia tua, Deus, et investigabiles viae tuae». – ([Oregio A.] De Deo uno tractatus… P. 184).