Упрямый классик. Собрание стихотворений (1889–1934)

Шестаков Дмитрий Петрович

IV

Любезному // Дмитрию Петровичу // Шестакову // На память старик юбиляр.

Вл. С. Соловьев. Инскрипт Д. П. Шестакову

I

Дмитрию Петровичу Шестакову // от Влад. Соловьева // 16 янв. // 1900

II

<0>чень тронут Вашим напомина<нием> о Фете. Веяние его почудилось <мне?> и в Ваших стихах, которые проглотил с отрадою.

Голосом неслышимым ваша книжка милая Мне его напомнила и спасибо вам! Сладко уноситься мне памятью унылою К смертию завешенным юным берегам. Нитью непонятною сердце все привязано <К> образам незначущим, к плачущим теням. Что-то к слову просится, что-то недосказано, Что-то совершается, но ни здесь, ни там. <Бы>вшие мгновения поступью беззвучною Подошли и сняли вдруг покрывала с глаз, Видят что-то вечное, что-то неразлучное, <И> года минувшие как единый час.

П. П. Перцов. Стихотворения, адресованные Д. П. Шестакову

I. Послание к Д. П. Шестакову

Monsieur поэт, хотя не в моде Теперь послания в стихах, Но я по Пушкинской методе Пишу для Вас в старинном роде Письмо в рифмованных строках. И даже выбрал очень трудный Так называемый

«квинтет» — Пусть осрамлюсь я, безрассудный, Зато какою рифмой чудной Ласкает слух Ваш мой куплет. С тех пор, как милый «Наблюдатель» Нам помещение открыл (Спаси его за то, Создатель!), — К чему чиниться нам, приятель, Таить художественный пыл! Уж если пишет Гербановский — Увы, ближайший наш сосед! — Величко, Федоров, Грибовский, Медведев, Шуф и Михаловский, — То чем же я-то не поэт? Лукьянов, Лялечкин, Жиркевич, Ихтиозавров Аполлон, Панов, Закревская, Ленцевич, Кугушев, Брюсов, Мазуркевич — Велик Российский Геликон! Будищев, Лебедев, Червинский, Тулуб, Владимир Соловьев, Князь Цертелев, Бальмонт, Ясинский, Князь Ухтомский, Ратгауз, Минский, Ладыженский и Соколов. Булгаков, Фофанов, Жуковский, Сафонов, Гиппиус и Льдов, К. Р., Уманов-Каплуновский, Порфиров, Фруг и Мережковский, Шебуев, Перцов, Шестаков! В Казани Вы – о мой затворник! — Один единственный поэт… Здесь пишет каждый старший дворник И в «Русский вестник» всякий вторник (Приемный день) несет сонет. Куда ни плюнь – глядишь, в поэта Из «начинающих» попал… «И все воспето, перепето», И все пропахло музой Фета (И сам я целый стих украл). Но к делу!.. Зыбкою стезею Я подвигаю мой рассказ. Уходит почва подо мною, И сам не знаю я порою, Куда несет меня Пегас. Что за беда! Ведь «вдохновенье», Высоким слогом говоря, Есть духа некое круженье Иль вкруг оси своей вращенье — И часто налетает зря. Пример: с тех пор, как я «Античный Мотив» от Музы услыхал, Уж сколько раз я в час обычный Визит особы поэтичной Напрасно ждал да поджидал. Я жду, а ей и горя мало, Витает где-то в небесах, Ей-Богу, мне досадно стало: Изволь себе где ни попало За ней гоняться впопыхах. Поймал – и только что плутовку Связать веревочкой хотел… Она стоит, склонив головку, Да вдруг – как дернет за бечевку… И я и ахнуть не успел. А чуть писать письмо поэту, Уж смотришь – на помин легка, И стоит захромать куплету — Тотчас подскажет по секрету, Что мол-де строчка коротка. Ну то-то, муза! Что хохочешь? С тобою я царем гляжу — «О чем, прозаик, ты хлопочешь? Давай мне мысль какую хочешь! Все тотчас в рифму обряжу». Но вот вопрос – какое ж дело Я обещал Вам рассказать? Да просветит меня Цибела. (Молиться ей могу я смело: Уж ей ли мне не помогать!). Но дело в том, что дела нету, Цибела-матушка глуха, И от предмета я к предмету Скачу, как свойственно поэту, Иль как затейница-блоха. 1895

II. Послание из Сиракуз

Д. П. Шестакову

Сиракузы, Сиракузы — Исторический предмет: Дионисий, Архимед, Превращенья Аретузы. Ну, всего-то не припомню, Но хожу, брожу, гляжу И, сходя в каменоломню, Иловайского твержу. И вообще сознаться надо, Это – город перемен: Это днем – сама Эллада, Ночью – просто Карфаген. Что ж мудреного, что Музы Мне диктуют сей привет?.. Дионисий, Архимед, Сиракузы, Сиракузы!.. 1898

III. Ответ Д. П. Шестакову (на письмо из Владивостока)

Спасибо! Музы столь знакомой Я слышу ласковый привет, И веет юною истомой Через разлуку стольких лет. Там, за изломами Хингана, В дали неведомой для нас Укрылся ты – и Океана Внимаешь велегласный глас. Там незнакомыми плодами Твой стол изящно изощрен, И над махровыми цветами Кружит огромный махаон. И жду: к Японии счастливой Продлишь ты бег свой торопливый — В страну художества и нег — Чтобы воспеть строфой игривой Улыбку гейши шаловливой И Фузиямы вечный снег… 1926

IV. Второй ответ

Где неустанно и бурливо Волнует землю Океан, — Тебе дано судьбой счастливой Раскинуть обновленный стан. Там, на далеком новоселье Припомнив май волшебный свой, Ты кличешь вновь в уютность кельи Певучих «танок» легкий рой. И вижу: скинув бремя лени, Призывом тем покорена, Тебе несет свой цвет осенний Владивостокская весна. 1927

В. Э. Молодяков. Последний ученик Фета: поэзия и судьба Дмитрия Шестакова

Памяти Петра Дмитриевича Шестакова и Леонида Константиновича Долгополова

Научная и человеческая судьба Дмитрия Петровича Шестакова (1869–1937), филолога-классика, переводчика античной литературы и профессора Казанского университета, сложилась благополучно, особенно на фоне жестоких реалий эпохи. Он прожил долгую, если не безмятежную, то спокойную жизнь, был счастлив в браке, занимался любимым делом, имел верных друзей и не пострадал ни от одного из «водоворотов века». Письма и немногочисленные воспоминания современников рисуют облик доброго, отзывчивого, скромного и порядочного человека, жившего просто и гармонично, в мире со всем, в том числе и с властями, которым не сочувствовал, но и не противился открыто. Испытания переносил стойко, без жалоб и декадентского надрыва. Переписывавшийся с ним Василий Розанов охарактеризовал Шестакова словами «удивительно негрязная душа», добавив: «Ему ничего не недостает. Это удивительно. Он вполне счастлив. Знаний – гора, и он честно и благородно к ним относится» [4] . Эти черты определили характер его поэзии – самой ценной и долговечной части литературного наследия Дмитрия Петровича.

4

Материалы,

цитируемые без сносок (оригиналы и копии), находятся в собрании автора статьи.

Сегодня это имя памятно немногим любителям стихов и филологам, знающим его как талантливого, но не слишком заметного поэта «второго ряда» 1890-х годов, литературной эпохи «предсимволизма», которая вызывает интерес главным образом как пролог к символизму. Однако оценка Шестакова-поэта должна основываться прежде всего на стихах 1920–1930-х годов – лучших из того, что он написал.

Чтобы представить героя в контексте эпохи, приведу биографическую справку, написанную критиком Петром Петровичем Перцовым, ближайшим другом и литературным советчиком Шестакова на протяжении полувека, с гимназических лет и до смерти. Весной 1939 г. Перцов составил «изборник» Дмитрия Петровича, впервые воспроизводимый полностью в настоящем издании: 141 стихотворение, образующие циклы «Владивостокские ямбы», «Миги», «Из старых тетрадей», «На склоне дня» и «На встречные темы». Неизвестно, действительно ли Перцов надеялся на выпуск книги, прилагал ли какие-то усилия в этом направлении или предпринял свой труд исключительно «для истории»; сын поэта Петр Дмитриевич Шестаков считал, что «у составителя не было конкретной мысли об издании сборника» (письмо Л. К. Долгополову от 2 декабря 1969 г.).

Дмитрий Петрович Шестаков родился в городе Казани 29 октября (10 ноября) 1869 г.; скончался там же 17 (4) июня 1937 г. Отец его П. Д. Шестаков был известным в свое время педагогом: специалист по классической филологии, он перевел несколько трагедий Еврипида. Специальность отца избрал для себя еще с гимназической скамьи и сын. Дмитрий Петрович кончил курс второй казанской гимназии в 1887 г. (с золотой медалью) и Казанского университета по историко-филологическому факультету в 1891 г. Позднее занимался в Русском археологическом институте в Константинополе в 1907–1909 гг. Весной 1909 г. выдержал в Одессе экзамен на магистра классической филологии, а затем защитил в Петербургском университете магистерскую диссертацию на тему «Исследования в области греческих народных сказаний о святых» и, за отсутствием свободной кафедры в Казанском университете, занял кафедру по своей специальности в Варшаве. Пробыв там два года, он получил возможность перевестись в родную Казань, где и оставался почти всю остальную жизнь. В 1913 г. защитил докторскую диссертацию на тему «Опыт изучения народной речи в комедиях Аристофана».

Отдельными изданиями вышли переводы Дмитрия Петровича с латинского и греческого: «Героини» Овидия (Казань, 1902; этот перевод вызвал очень сочувственный отзыв поэта Блока в ежемесячнике «Новый путь», 1903); «Аякс», трагедия Софокла (Варшава, 1910) и три комедии Аристофана– «Лизистрата», «Бабья сходка» и «Лягушки» (Казань, 1914). Другие переводы, кроме появления в журналах, были помещены в известной хрестоматии В. А. Алексеева «Греческие поэты в биографиях и образцах» и также встретили лестные отзывы в печати как лучшие в книге. Такой ценитель, как Фет, писал Дмитрию Петровичу по поводу этих работ: «Сердечно благодарю Вас за прекрасные переводы гомеровских гимнов… Ваши переводы сделаны рукою умеющего нащупать несравненную красоту античных форм» (письмо от 31 марта 1892 г.). Переводами с древнего Дмитрий Петрович продолжал заниматься и в поздние годы (Симонид, Марциал); после него остался незаконченный перевод «Георгик» Вергилия.

Отдельными изданиями вышли работы Дмитрия Петровича: «Русские писатели в немецкой оценке» (Казань, 1901), «Владимир Иванович Даль» (Казань, 1902), «Памяти Т. Г. Шевченко» (Казань, 1902), «Александр Антипович Потехин» (Казань, 1902) и другие.

После Октябрьской революции Дмитрий Петрович не оставил научной и преподавательской деятельности. Он продолжал очень много заниматься в университете и других учебных заведениях г. Казани по различным предметам (филология и история). В половине 20-х годов Дмитрий Петрович поехал к сыну во Владивосток, где ему настолько понравилось, что он пробыл там целых шесть лет (1925–1931). И эти годы дали последний, самый богатый расцвет его поэтического дарования. По возвращении в Казань писал он уже мало, но не оставлял преподавания и палеографической работы по древним рукописям до самой смерти. Последнее десятилетие состоял академическим пенсионером РСФСР. Скончался почти внезапно от приступа грудной жабы на 68 году жизни.

Стихи Дмитрий Петрович начал писать с ранних лет и к студенческим годам был уже сложившимся поэтом распространенного тогда «фетовского» стиля. Величайший почитатель Фета, Дмитрий Петрович переписывался с ним в течение ряда лет (конец 80-х и начало 90-х годов) и посылал ему свои стихи, вызывавшие в общем весьма высокую оценку со стороны великого лирика. Переписка их, к сожалению, утрачена (за исключением лишь трех-четырех писем Фета). Позднее Дмитрий Петрович отошел от своего раннего жанра, выработав свой более оригинальный. В 1900 г. мною был издан в Петербурге в количестве 300 экземпляров небольшой сборник стихов Дмитрия Петровича (41 оригинальное стихотворение и 35 переводных), подведших итоги молодой его деятельности. По своей всегдашней скромности Дмитрий Петрович сам не делал никаких попыток к напечатанию своих стихов, и они попадали в печать лишь случайно, что и оставляло его в неизвестности. Между тем впечатление авторитетных ценителей было в его пользу. К таким, кроме Фета, принадлежал также Владимир Соловьев. Получив от Дмитрия Петровича сборник 1900 г., он писал ему, что стихи «проглотил с отрадою», и дополнил даже эти слова написанием известного своего стихотворения «Les revenants», первая редакция которого прямо указывала на этот генезис.

Хотя временами (особенно в конце 90-х годов) Дмитрий Петрович появлялся довольно много в текущей журналистике, но писал исключительно на литературные темы. Вообще «камерный» склад его таланта сказывался на всей области его интересов. Талант этот, однако, вполне очевиден, и не будет слишком смелым предположить, что, однажды признанный, он уже не исчезнет из русской литературы, так как, по слову Белинского, «каждый рано или поздно попадает на свою полочку».

Май 1939

Сказанное требует уточнений, что было сделано исследователем русского символизма Л. К. Долгополовым в биографической справке о Шестакове в томе «Поэты 1880–1890-х годов» Большой серии «Библиотеки поэта» [5] , однако, и она была дополнена сыном поэта. Именно Леонид Константинович, будучи одним из составителей тома, обратил внимание на сборник Шестакова 1900 г. и настоял на включении его стихотворений в книгу, что не было предусмотрено первоначальным планом.

Вот основные дополнения к сказанному. Педагогическая деятельность, исследование античности и литературные увлечения были семейной традицией Шестаковых. Отец поэта Петр Дмитриевич (1826–1889) – имена «Петр» и «Дмитрий» в семье передавались через поколение – не только занимался переводами и преподаванием, но в 1865–1883 гг. был попечителем Казанского учебного округа, снискав на этом поприще всеобщее уважение (на его смерть откликнулись столичные газеты). Старший брат Сергей Петрович (1864–1940) преподавал на историко-филологическом факультете Казанского университета, стал известным историком-византинистом и в 1916 г. был избран членом-корреспондентом Академии Наук. Сам Дмитрий Петрович окончил университет в 1891 г., но по неизвестным причинам от сдачи выпускных государственных экзаменов отказался: «из-за отвращения к формальностям», как вскользь сказано в одном из его писем, процитированных сыном без каких-либо пояснений. Судя по всему, в это время он всерьез задумывался о карьере профессионального литератора и начал активно печататься в газетах и журналах, не оставляя, впрочем, научной деятельности. Он продолжал публиковать статьи (с 1891 г.) и переводы (с 1890 г.) в «Ученых записках Казанского университета» (перечисленные Перцовым отдельные издания являются оттисками из «Ученых записок»; все они в настоящее время очень редки), но только в 1903 г. принял решение вернуться в науку и – с опозданием на 12 лет – сдал государственные экзамены в родном университете. К этому времени Дмитрий Петрович окончательно определился как ученый и, похоже, разочаровался в литературной карьере. С дипломом первой степени он был оставлен в alma-mater «для подготовки к профессорскому званию» по кафедре классической филологии и получил стипендию на три года, по истечении срока которой отправился в Константинополь.

5

Поэты 1880–1890-х годов. Л., 1972. С. 583–585.

Далее в хронологии Перцов допускает некоторые неточности. Весной 1909 г. Шестаков выдержал магистерские экзамены в Новороссийском университете в Одессе: «Я помню, что наша семья по дороге из Константинополя останавливалась в Одессе намесяц-полтора», сообщал П. Д. Шестаков. Затем он был назначен в Варшавский университет «исполняющим дела», т. к. еще не имел необходимой ученой степени, доцента греческой словесности и приступил к преподаванию с началом 1909/10 учебного года. 3 апреля 1911 г. Дмитрий Петрович защитил в Петербургском университете магистерскую диссертацию, ранее опубликованную в Варшаве. В печати ее похвалил присутствовавший на защите Розанов – это была их единственная личная встреча, которой предшествовали двенадцать лет переписки. Получив степень магистра, Шестаков добился перевода в Казань, где был «исполняющим дела» экстраординарного профессора по кафедре классической филологии историко-филологического факультета, а после получения степени доктора – ординарным профессором той же кафедры с 1916 г. В 1922 г. переведен профессором в Восточный педагогический институт в Казани. Уехав летом 1925 г. с женой и дочерью Анной во Владивосток, где в конторе Госбанка работал его сын Петр, Дмитрий Петрович был уволен в бессрочный отпуск без сохранения жалования. Во Владивостоке он работал ученым секретарем издательства и референтом по иностранной литературе библиотеки Дальневосточного государственного университета, а с 1926 г. получал профессорскую пенсию. «Могу засвидетельствовать, – писал П. Д. Шестаков, – что он даже с удовольствием занимался и в библиотеке университета, и в качестве ученого секретаря издаваемых университетом трудов. Вообще, должен сказать, к принятым на себя обязанностям отец относился всегда чрезвычайно добросовестно» (письмо Л. К. Долгополову от 23 марта 1970 г.). В 1927 г. в «Ученых записках» ДВГУ увидели свет его последние публикации, включая перевод поэмы польского поэта XVI в. Яна Кохановского «Отъезд греческих послов» и исследование о ней. По возвращении в Казань в начале 1932 г. (после того как Шестаков-младший был переведен по службе в Москву), Дмитрий Петрович работал нештатным профессором греческого языка в педагогическом институте, вел занятия для аспирантов и написал несколько небольших статей о древнегреческой трагедии, оставшихся неопубликованными. Он продолжал трудиться до самой кончины, последовавшей 17 июня 1937 г. «от припадка грудной жабы при явлениях упадка сердечной деятельности», как сказано в свидетельстве о смерти.