Ураган «Homo Sapiens»
Шрифт:
— Ну на кой леший такая тюлька? — вздохнул Леня. — Подонки.
От его тихого и горького голоса Михаил очнулся, увидел жесткое лицо пожилого инженера, ручеек крови на щеке и осколок стекла в пальцах.
— Прости, Семеныч, — сказал он.
— Чего там, — сказал Глебов. — Пакет есть?
— В машине, в рюкзаке.
— Сейчас, — Леня мигом выдернул рюкзак, отыскал перевязочный пакет, разорвал бумагу.
— Давай руку, — сказал Глебов.
Михаил удивленно глянул на него, на капли крови, подсохшие вдоль скулы, потом на свои руки. В сжатой правой торчало горлышко бутылки, и на песок по стеклу текла струйка крови.
— Эмоции, брат, эмоции, — Глебов разжал
В стороне, на протоке, суматошно закричали чайки, долетел Генкин голос: «Идите сюда!»
Они пошли и увидели берег, где сбежавшие притенили невод. На берегу громоздилась куча водорослей, густо нашпигованная крохотным, в три-четыре сантиметра, мальком. Михаил посмотрел на Глебова, Леню и Генку, и они растерянно отвернулись, словно это их застали на месте преступления. А чайки улетели вдоль протоки и начали кричать там. Люди, не обменявшись ни словом, пошли на зов птиц и обнаружили еще три места, где выводился невод…
— Я ж знаю великую цену человеку, пришлось стрелять в войну, — сказал Глебов, когда они вернулись к избушке. — Но поставь мне сейчас этих — боюсь, нажал бы…
— Ггых! Ггых! — Михаил хотел остановить его, но не смог. Спазма перехватила горло, мелко тряслись руки, понемногу дрожь передалась всему телу. Вдруг стало нестерпимо холодно, и он, вздрагивая, склонился к огню, быстро возрожденному Леней. Тогда Глебов достал бутылку водки, налил в стакан и молча протянул Михаилу. Тот, постукивая зубами, поймал граненый край и выцедил жидкость.
— Сядь, — Глебов нажал на плечи, опустил Михаила на край рыбацкого тулупа, остальным прикрыл плечи. Минут через десять тряска кончилась; огонь и водка сделали свое дело. Михаил расслабился, стало тепло, потом жарко. Он чуть отодвинулся от огня и услышал тихий голос Глебова:
— …их угрызения совести и всяческие там колебания — хорошо сие или плохо в масштабе общества — не мучат. Ими одно правит: мысли о собственном благополучии. Причем способы его достижения неважны, ибо, в отличие ну, хотя бы и от нас книжек они не читают, политинформации не слушают, пьесы не смотрят. Угрызениями совести, рожденными интеллектом, обогащенным мировыми достижениями в области идеологии и культуры, мозг их, стало быть, не загружен. Ими правят примитивно ясные, еще дочеловеческие инстинкты. Звериные, но с существенной оговоркой: нет в этой коробочке, — Глебов стукнул себя согнутым пальцем в лоб, — ограничителя на количество добытого. За последнее время спиливает природа в сознании какой-то крючочек. А какой и зачем — она одна знает. И пилит-то почти при полном нашем равнодушии, при незначительном противодействии. Нацеливает человека на самого себя, как скорпиона… Себе, себе, больше, больше, — до захлеба. Горький это одним словом выразил — мещанство. И, по мне, оно — враг номер один людской цивилизации. Было, есть и будет.
Они просидели у костра до середины золотисто-зеленой ночи. Покой, царивший в природе и родившийся в ночные часы, постепенно передался людям. Витал горький дымок, потрескивали полешки. Когда солнце оторвалось от морских волн и полезло вверх, разговоры смолкли и потянуло в сон. Генка раскатал на песке спальные мешки. Они еще полежали рядом, уперев подбородки в кулаки и глядя в скользящую воду.
— Вот такая получается агитация, — сказал Михаил.
— Завтра притащу документы, — сразу ответил Генка…
Утром горняки подписали акт о событиях на протоке. Без фамилий нарушителей. Удел такого акта — ждать своего часа.
— Если со временем
— Да я его утиный нос и оловянные глаза на всю жизнь запомнил, — торопливо сказал Леня. — А вездеход частный, как пить дать. И примета: брезент на кузове подорван. Меж окошек, буквой «Г».
— Как — частный? — не понял Михаил.
— А так. Лодку со списанного подварят, отрихтуют. Мотор, ходовую, другие детали по организациям нашакалят, на бутылки наменяют, соберут — готова машина, А бензин государственный. На приисках много таких. Только на «Ичуньском» почти десяток. Поэтому и номера нет: в ГАИ с ворованным не полезешь.
Не может быть! Дичь какая-то… Михаил не поверил, но промолчал. Ладно там, ну… старенький «Запорожец»… Значит, в принципе, и самолет можно?
— И я запомнил, — подтвердил Глебов и добавил: — Опознаем, не сомневайся. Главное, ты его достань.
— Достанем. А вы свой участок лучше берегите. Но об этом в поселке поговорим, не взыщите. На собрании ваших рыбаков.
Мушкетеры
За окном светила белесая муть. Дул южный ветер. Порывы, как объявила утром поселковая радиостанция, до сорока метров в секунду. В такой ветер не работают детские учреждения, наготове спасательная техника. В паузах между порывами слышны голоса дежурных вездеходов. Они сердито рычат, будто уговаривают утихомириться подгулявшую стихию, и временами ветер затихал, будто поддавался агитации, но через минуту-две снова пьяно распахивал серые полы одежд: «Бы-ыв-ва-ли дни вес-сел-лые…»
Михаил сложил отчет с пришпиленными к нему справками поселковых Советов района о проведении лекций, с актами нарушений, копиями постановлений райисполкома и спрятал в большой самодельный конверт. Работа за год… Он постукал углом конверта по столу… Нет удовлетворения. Нет. Профилактика, инспекционные поездки — вроде бы работаем. А нарушений в этом году на четыре больше. Все чаще прямо-таки пиратничают в тундре на государственном транспорте. Технику «привлекают» вплоть до вертолетов. А на вертолетах за рыбой и дичью известно кто летает. Простому работяге вертолет никто не даст. Да, проблемка. Но и у «простого» давно уже лыжи в сторонку отложены. Трижды сообщал в областное управление, ответы туманны: «собирайте данные», «знаем и думаем»… наконец просто «мы в курсе, занимайтесь непосредственным делом».
Звякнул телефон. Звонил Гуров с автобазы, принятый еще летом во внештатные инспектора вместе с группой водителей.
— К вам можно сейчас?
— Давайте, если пурги не боитесь.
— На такой технике? — укоризненно сказал Гуров. — Тут ваш товарищ вернулся — подвезем и заодно еще вопросик решим.
— Жду.
Через десяток минут под окном взревел и заглох «Урал». Усыпанные снегом, вошли Гуров, Фролов — тогда же принятый внештатник, и Генка. Михаил протянул руку, Фролов ее чуть коснулся, отвел глаза.
— Ему палкой надо по рукам-то, — сказал Гуров.
— Что случилось?
— Дорогу на «Огненный» знаете? Ту часть, что вдоль речки Уттуутвеем, по терраске?
— Да.
Еще бы не знать! Речка Деревянная, там растут девятнадцать лиственниц, уникальный уголок на севере Чукотки. Осенью, когда планировали зимник, дорожники хотели проложить его прямо в пойме, по льду реки. Но Михаил, оберегая лесной островок и речку, заставил их выйти на террасу, под сопки. Тыны сильно помог.
— Так четверо «гавриков» во главе с этим, — Гуров кивнул на Фролова, — спустились к реке, соединили машины тросами и фронтом прошли по пойме, по кустам. Гнали зайцев и били под фарами…