Ураган «Homo Sapiens»
Шрифт:
— Сюда, — снова позвал Рультын.
Михаил услышал глухое журчание. Он прошел метров десять и очутился на берегу ручья, прикрытого ледяной коркой, шириной метра в полтора-два. Все, что осталось от буйной летом реки. Но ручей этот имел сейчас огромное значение не только для фауны Теплой, но и для многих соседних рек, где не было зимовальных ям. Вся окрестная рыба сейчас тут, в ямах Теплой. И ручей, протекая между ними, насыщал воду кислородом. Условия для выживания рыбы предельно жесткие, поэтому она находится почти в состоянии анабиоза… Нет, товарищ Редько, вы лично штрафом, как за обычное браконьерство, не отделаетесь.
— Там
«Выдра? — подумал Михаил. — Нет, ее ареал гораздо южнее».
— Пойдем посмотрим.
Лед на ручье был тонок, местами совсем отсутствовал, и по черной воде ползали серые клубы пара. Пастухи рассказывали, что выше по течению, в горах, находили под такими ледовыми сводами горячие ключи. Потому и назвали речку Теплой.
Впереди косо чиркнули красные искры. Действительно зверь. Михаил приглушил свет фонаря рукавом, оставил только лучик под ноги, прошел еще с десяток шагов и резко убрал руку. В пучке света метнулось бурое гибкое тело и почти бесшумно исчезло в небольшой полынье. Что за зверь, лихорадочно запрыгала мысль. Американская норка? В середине века ее акклиматизировали по Сибири и Дальнему Востоку. В Магаданской области выпущена на Колыме… Или выдра? Та живет в бассейне реки Анадырь, но уже была замечена и на северных склонах Анадырского хребта. А некоторые крупные притоки Анадыря, Колымы, сам Пегтымель начинаются недалека друг от друга. Зверькам нетрудно перейти из водоема в водоем…
Так кто пришел — выдра или норка? И ведь как полно мелкой рыбы, зимой тут — в относительном тепле, полной безопасности и тоже рядом с рыбой. Теперь Теплую беречь и беречь!
— Пришел в тундру новый житель, — сказал он. — Давай вернемся, не будем тревожить.
— Хорошо! — обрадовался Рультын. — Еще один сосед у наших зверей будет!
— В бригаде сказать можешь, конечно… — Михаил помолчал. — А здесь, — он показал пальцем в ледовый купол, — пока не надо. Пойдет молва, и не все поймут правильно твою радость…
Вездеход уже вытащили. Механизаторы из инспекторов проверили машину. Ходовая оказалась в порядке, но где-то была нарушена электросхема, кромкой льда искорежило крылья, срезало помпу для заправки и выхлопную трубу.
— Ничего, в мастерской мигом наладим, — сказал Афалов. — А, кстати, где водитель?
Водителя не оказалось.
— Как же? — Михаил ничего не понял и глянул на Редько.
— Не знаю, — равнодушно сказал тот. — Не наша машина.
— Позвольте, Антон Максимыч, вы говорили, что помчались догонять рабочих, самовольно угнавших трактор…
— Вы что-то путаете, — сухо сказал Редько и отвернулся.
— Утомился ты, инспектор, — Горец, стоявший рядом, откровенно хихикнул. — Никто ничего такого не слышал. Могу подтвердить.
«Господи, — подумал Михаил. — И это руководители…»
— Там, в кузове, четыре мешка хариуса, — сказал Генка, — Сам проверил. Посему ясно — под пыткой не признаются.
— Постой, постой, — Михаил вдруг вспомнил летнюю встречу с Глебовым и Леней. — Тут не только рыба… Глянь, Гена, кругом.
— Ох ты! — Генка даже руками всплеснул. — Понял! — Он обежал вокруг машины и с той стороны закричал: — Она, родимая! Вот разрыв, а номеров нет!
Михаил пошел следом и увидел
— Я обрежу след, — тихо сказал за спиной Рультын. — Если был водитель — куда он в тундре денется?
— Давай, — кивнул Михаил. От глаз пастуха ничего не скроешь, но эта предосторожность, кажется, излишня…
— Поехали? — спросил Афалов.
— Двигайте, мы догоним, — сказал Михаил.
Рультын вернулся минут через пятнадцать, отрицательно покачал головой. Значит, история с машиной ясна — частная. Плюс рыба в кузове. Да, весомые причины для бегства и отказа от машины. Вел вездеход, конечно, Горец. А для Редько сейчас, самое страшное — огласка. Вот и прикинули по дороге несколько вариантов для оправдания, теперь излагают их последовательно… Ну, подождите до поселка, товарищ Редько, уж я постараюсь, чтобы закон полностью, как вы выразились, «осуществил функции» в этом деле… Но как же можно столько лет иметь двойную душу? А если и другие? Влад? Караев?.. А?.. Чушь. Чушь…
Пока парни Афалова ремонтировали машину браконьеров; Михаил отвез Рультына в бригаду. Всю дорогу в сознании крутился клубок мыслей, вызванных набегом ичуньцев на Теплую и поведением Редько. Наконец клубок вырос в огромный ком, и со «Светлого» в Пээк Михаил вел машину, находясь в прострации. Над тундрой выла пурга, предсказанная Рультыном. Качались дымные склоны сопок, серое придавленное небо, тусклый красный огонек «трофея», который вел впереди Генка. Весь мир качался, пока не стало казаться, что вот-вот он неминуемо налетит на что-то неосязаемое, но сверхтвердое и рассыплется, звеня тонкими осколками.
Заполярная тоска обычно рождается в душе незаметно, от многих, не вполне ясных причин. И захватывает сознание постепенно, какими-то мутными тягучими волнами. А на Михаила она обрушилась сразу. Плеснула в душу с силой цунами, смешала все и заполнила каждую клетку.
Михаил поставил в райисполкомовский гараж машину, вяло махнул рукой Генке и пошел домой. Там улегся на диван и стал смотреть в потолок, расписанный желтыми разводами. Нет, больше так нельзя, наконец решил он. Бесполезны эти погони. Прямо игры какие-то в казаков-разбойников. Может, Вера права? Кардинальные меры, похоже, никто принимать не собирается. Законы… А призван их осуществлять тот же Редько. Ну их всех к чертовой матери! А что? И уеду. На материк. Я не военнообязанный. Заявление на стол и — привет!
Из-за теплой трубы отопления на потолок выполз знакомый таракан Сема и зашагал прямо к центру. Тень его горбатилась сбоку этаким набитым рюкзаком. Словно за лямку тащит.
— Здравствуй, Сема, — сказал Михаил. — Далеко собрался?
Таракан постоял, подергал усами и пошел дальше. Вот и напарник есть. Возьму котомку и махнем на материк. Через Колыму, тайгу, Индигирку… Через тундры и горы, пешком и пешком. И чтоб ни единой человеческой души вокруг. Человек нынче оборотень. Только вдвоем с Семой, ну зверье кругом всякое. Да-а, пока мы с тобой, Сема, дошлепаем до материка, все зверье доведут до ручки. Рыбу крючьями изорвут, ту норку — на шапку заезжей бабенке с узким лобиком. И леса спилят, и горы сровняют. Останемся мы с тобой, как говорится, — оба-два. Трактаты писать будем о бывшей на земле жизни… Тракта-аты… А читать кто станет?