Ураган
Шрифт:
Накануне Нового года при разделе мяса и пшеницы люди, вспомнив о его заслугах в боях с бандой Ханя-седьмого, выделили ему столько же, сколько и другим беднякам. Хуа Юн-си стало совестно. Он решил отказаться от своей доли и на вопрос жены, почему он не идет за продуктами, заявил:
— Если награда получена незаслуженно, она горька. Да нам с тобой и своей муки хватит.
— Но ведь так положено, — с недоумением возразила жена. — Отчего же не пойти и не получить? Я думаю, во всей деревне ты один такой дурак…
И не добавив больше ни слова, она взяла корзинку,
Хотя стрелок Хуа почти ни в чем не перечил жене, их мнения все же во многом расходились. Он, например, точно отличал свое от чужого. Она же имела другое понятие, считая: мое — это только мое, но и в чужом тоже есть моя доля.
Подчинившись сильному и решительному характеру жены, стрелок Хуа в конце концов стал послушно выполнять ее требования.
Однажды Го Цюань-хай заметил по этому поводу следующее:
— Наш старина Хуа сделался совсем ничтожным человечком. Он до того дошел, что и на мужчину перестал походить.
По характеру своему вдова Чжан совсем не походила на жену Хоу Длинные Ноги. Ли Лань-ин была робкой и уступчивой и делала все, что говорил ей муж. Работая с утра до ночи, она знала лишь свое хозяйство и в мужнины дела никогда не вмешивалась. Поэтому Хоу был в своем доме полным хозяином.
Вдова Чжан, напротив, была женщиной смелой, напористой и острой на язык. Переспорить ее Хуа Юн-си не мог и всякий раз, как только между ними возникали ссоры, терпел поражение. Она не позволяла ему уходить из дому и встречаться с людьми даже тогда, когда у него не было дел по хозяйству, и какие бы важные события ни происходили в деревне, супруги Хуа не интересовались ими.
Правда, в начале семейной жизни Хуа Юн-си пытался проявлять самостоятельность и ежедневно ходил в крестьянский союз, мало думая о домашних делах. И как только у жены не оказывалось сухих дров, а сырые дрова дымили, она, едва муж переступал вечером порог дома, накидывалась на него с бранью:
— Тебе кто больше нужен? Семья или крестьянский союз? Если крестьянский союз — пусть он кормит и тебя и твою семью. Другие женщины выходят замуж, чтобы мужчина кормил, одевал и заботился о них, а я, горемычная, вышла за тебя, чтобы ты шлялся где-то да ничего не делал для семьи! Придется мне, видно, найти любовника, который бы содержал и меня и тебя.
Это уж было слишком. Хуа Юн-си выходил из себя и отвечал бранью. Жена всплескивала руками, плакала и начинала собирать свои вещи. Хуа Юн-си, боясь, что она уйдет и оставит его в одиночестве, просил прощения. После долгих уговоров и раскаяния мужа она наконец соглашалась остаться и, всхлипывая, развязывала собранный узел, укоряя Хуа Юн-си в жестокости и коварстве.
Вечером, желая потуже натянуть узду, она делалась совсем нежной и приторно сладким голосом ворковала:
— Ты подумай только: кто же живет не работая? Неужели тебе еще не надоело бездельничать и бегать в этот крестьянский союз? Ты такой хороший человек, а работать не хочешь! Неужели у тебя хватит жестокости забросить дом и бедную семью? Ведь даже такой человек, как Конфуций, и тот всегда заботился
Хуа Юн-си начинало казаться, что жена совершенно права, а он действительно бездельник и негодяй, и, махнув рукой на крестьянский союз, он со рвением принимался за работу по дому. Активисты на все лады осуждали Хуа Юн-си. Один Сяо Сян никогда не отзывался о нем дурно. Он знал, что дело это вполне поправимо: нужно только пробудить человека ото сна, разжечь в нем угасшие силы. Именно за этим и пришел сегодня Сяо Сян к стрелку Хуа.
Они говорили долго. Начальник бригады был очень терпелив. Он заставил Хуа Юн-си вспомнить прошлое и убедил его, что прежние заслуги обязывают вернуться к той работе, которую он вел в деревне, что долг каждого человека трудиться на благо нового общества и что в этом труде — смысл жизни.
Хуа Юн-си внимательно слушал и не обращал ни малейшего внимания на жену, которая угрожающе хмурила брови, делая ему предостерегающие знаки.
Когда Сяо Сян кончил, Хуа Юн-си, опустив в раздумье голову, сказал:
— Ладно, начальник! Завтра же приду в крестьянский союз. Там и потолкуем обо всем.
Сяо Сян ушел довольный. Он вернул стрелка Хуа крестьянскому союзу. Теперь предстояло вернуть его партийной организации. Но с этим нельзя было спешить: нужно присмотреться к человеку, проверить его на работе…
XXI
Вернувшись к себе, в крестьянский союз, Сяо Сян присел к столу и принялся за письмо к заведующему орготделом уездного комитета партии.
«…Можно сколько угодно собрать сведений по интересующему тебя вопросу, — писал он, — но пока сам не расследуешь, до тех пор не поймешь его окончательно. Лишь после того как я сам побывал сегодня у Хуа Юн-си и побеседовал с ним, мне многое стало ясным. Семья, связывающая активиста по рукам и не дающая ему возможности развернуться, — явление довольно частое. Подобные случаи мне приходилось наблюдать и в деревне Саньцзя…»
Едва он успел закончить фразу, как в комнату вихрем влетела радостно возбужденная Лю Гуй-лань. Она была одета в зимний стеганый халат, на ногах соломенные туфли. Лю Гуй-лань отличалась от других деревенских девушек прежде всего тем, что одежда ее была хотя и проста, но аккуратно сшита и тщательно заштопана.
Быстро собрав исписанные листки, начальник бригады приветливо улыбнулся:
— Чему это ты так радуешься? Уж не самородок ли нашла?
Лицо Лю Гуй-лань раскраснелось от мороза, а грудь высоко вздымалась. Силясь сдержать душивший ее смех, она крепко зажала рот ладонью.
— Видно, и в самом деле что-то нашла, — рассмеялся Сяо Сян. — Ну, показывай.
— Да нет, ничего не нашла, начальник, ничего!.. — не выдержав, прыснула Лю Гуй-лань.
— Так чему же ты радуешься?
Она открыла было рот, но вдруг застыдилась и потупилась.
Начальник бригады внимательно посмотрел на девушку, желая понять, что ей от него надо, и спросил:
— Так в чем же дело?
— Надо кое о чем тебя спросить, — робко сказала Лю Гуй-лань и опять остановилась.
— О чем же?