Ураган

Ли-Бо Чжоу

— А вот Осла Ли на какую ступень собираешься передвинуть? — спросил возчик. — Ведь у него тоже ничего нет.

— Как быть с ним, прямо не ведаю, — озабоченно развел руками Чу. — Пусть сам скажет. Осел Ли, ты здесь?

— Здесь, здесь, — ответил голос из дальнего угла, — да мне равняться с другими не приходится. Пусть уж люди присудят. К моему положению любая ступень подходит.

— Осел Ли повинился во всех своих грехах. Зачислим его во второй разряд, — предложил возчик.

— Верно, верно! — поддержал старик Тянь. — Во второй разряд записать

можно.

— К какому же старуху Ван причислить?.. — задумался Чу.

— У старухи Ван большая заслуга. Поэтому можно ее и к первому, — предложил Тянь.

— Да как ты ее туда причислишь? Она никогда в крестьянский союз не заходит. Совсем пассивная, — возразил Чу.

— Нет, что ни говори, а на этот раз у нее большая заслуга, — настаивал Тянь. — Не расскажи старуха Ван о Хань Лао-у, так бы и гулял этот разведчик на свободе.

— Что там говорить! Зачислим ее в первый разряд! — поддержали старика Тяня со всех сторон.

Кто-то внес предложение в первую очередь снабдить многосемейных. Но так как батраки и бедняки в большинстве случаев имели мало детей или были холостыми, предложение вызвало длительные споры. Наконец все согласились с Сяо Сяном, который выступил в защиту многосемейных.

— У нас есть еще такое предложение, — объявил старик Чу, — самым бедным выдать одежу покрепче и лошадей.

— Вот это правильно! Но только чтобы возчикам дали лошадей в первую очередь! — закричал обрадовавшийся старик Сунь.

— И всегда-то ты вперед лезешь, — упрекнул старика Чжао Цзин-жуй.

— Не шумите! Пошли делить! — скомандовал Чу.

Возбужденная толпа хлынула во двор.

Сяо Сян задержал Го Цюань-хая. Тот присел на кан и закурил свою трубочку:

— Так какая же все-таки весть меня ждет?

На худощавом лице начальника бригады появилась теплая, ласковая улыбка.

Они были дружны уже более года, но работа никогда не оставляла им времени для беседы о личных делах. Го Цюань-хай считал своего друга мудрецом, человеком высокой идеи и больших деяний, знавшим лишь одни общественные интересы. Председателю казалось, что у начальника Сяо не было ни личных желаний, ни личных дел. Но в улыбке, которая все ярче разгоралась сейчас на лице Сяо Сяна, Го Цюань-хай улавливал что-то совсем необычное, какую-то новую проникновенность и задушевность. Он с радостным удивлением смотрел на это преобразившееся лицо и с затаенным дыханием ждал слов друга.

Начальник бригады давно оценил способности молодого батрака, выделял его из всех, считая самым лучшим активистом района. Сяо Сян обладал особым качеством определять людей, которое никогда его не обманывало. Он поставил себе целью воспитать из Го Цюань-хая настоящего коммуниста, подготовить его к ответственному посту секретаря райкома. У этого батрака были все данные: безупречное социальное происхождение, честность, ум, работоспособность, смелость и выдержка. В числе первых активистов деревни Юаньмаотунь его приняли в коммунистическую партию, и он уже успел получить закалку на партийной работе. «Надо дать ему политическое образование, —

думал Сяо Сян, — расширить кругозор, и из него выйдет отличный секретарь райкома». Сяо Сян вспомнил, что Го Цюань-хай после смерти отца жил одиноко. «Человек не может быть все время один. Ему необходима хорошая, преданная и понимающая его женщина — друг. Ему нужно обзавестись семьей и зажить счастливой жизнью».

Сяо Сян не ответил на заданный вопрос. Улыбаясь все той же проникновенной, так поразившей собеседника улыбкой, он сам обратился к Го Цюань-хаю:

— Скажи-ка мне, друг, хотел бы ты иметь свою семью?

Го Цюань-хай мгновенно вспыхнул и сделал вид, что занят своей трубкой.

Сяо Сян подсел к нему и тихим голосом заговорил:

— Девушка хорошая и тебе как раз пара, работящая, мастерица на все руки…

Го Цюань-хай продолжал молчать.

— Сватами будут старики Сунь и Чу. Ну, чего же ты молчишь?

— Сплетен не оберешься, начальник…

— Каких сплетен ты боишься? Женитьба, семья — это дело необходимое и законное.

— Пойдут разговоры, что председатель крестьянского союза только свои интересы соблюдает…

— Никто ничего про тебя не скажет… Ну как, договорились? А теперь пойдем посмотрим, как имущество делят.

На школьной площадке собралась почти вся деревня. Толпа образовала плотное кольцо, в центре которого громоздились горы одеял, одежды, мехов, тканей, обуви и всевозможных домашних вещей.

Рядом сидел оспопрививатель с грифельной доской в руках. На доске были написаны фамилии крестьян, которым полагалось получить вещи. Первой оспопрививатель назвал фамилию вдовы Чжао.

От толпы отделилась маленькая скромная женщина, по лицу которой блуждала растерянная улыбка. Сотни глаз устремились на нее. Женщина была одета в темно-синий стеганый халат, а на ногах в знак траура были белые туфли.

— Все еще в трауре! — с уважением заметил кто-то.

— Вот это настоящая жена! — подхватила шепелявая старуха.

— То-то и оно… — прошамкал старик с трясущейся бородкой. — Не то, что нынешние. Ни стыда, ни совести. Не успеет муж глаза закрыть, у нее уже новый на примете.

— Правильно, дедушка, правильно говоришь, — поддержали женщины. — Такая жена была небом подарена нашему брату Чжао Юй-линю за его доброту.

Вдова Чжао остановилась перед грудой одеял, взяла первое попавшееся в руки и уже было направилась дальше, как внимательно наблюдавший за ней старик Чу крикнул:

— Постой, постой! Что же ты взяла! Бери получше.

— Я не одна, другим тоже хочется получить хорошее, — ответила она.

— Тетушка, бери, не отказывайся, раз люди велят, — посоветовал У Цзя-фу.

Вдова ласково улыбнулась мальчику:

— Советчик мой дорогой, хорошо и это.

Она взяла для Со-чжу шапку из собачьего меха, пару зимних туфель, поношенную детскую куртку и штанишки.

— И зачем только тебе такая рвань! — не вытерпел старик Чу. — Давай я выберу.

— Пусть сама выбирает! Чего ты суешься? — сказал кто-то из толпы.