Уральские россыпи
Шрифт:
Вдруг Лобов, повернувшись с переднего сиденья к Георгию, спросил:
– Послушай, товарищ начальник. Меня с первых минут нашей встречи не покидает ощущение, что мы где-то виделись. На больших совещаниях тебе бывать еще, вроде бы, рановато, а вот чувствую я, где-то встречались, а где, не соображу! Ну-ка, тебе-то легче вспомнить, виделись?
– Альберт Васильевич, прииск «Маршальский», река Эльга, рыбалка, хариусы, горный мастер на подземке, потом Промприборы, письмо из Иркутска, из Политехнического института, вы направляете молодого, ничем непримечательного горного мастера, «горняка»,
– Господи, неужели Красноперов? Певец! Тот, что всех нас «пронял» своим голосом на вечере по поводу выполнения плана? На Маршальском? Георгий, ты что ли?
– Я, Альберт Васильевич.
– Да, да, да. То-то я думаю, фамилия начальника уж очень знакомая. Вот так встреча! Ну, я признаюсь, рад за тебя. В «коня наш овес-то» оказался, а?
– Да уж не знаю, как насчет овса, но благодарность моя великая перед вами, Альберт Васильевич. Вытащили вы меня тогда из «той проруби».
– Из какой еще проруби?
– Ну, вы тогда так выразились. Хватит, мол, тебе болтаться, как в той проруби!
– Да? Прямо так и сказал? А что, наверное, это тогда было и правильно. Что ж, молодец, коли так. И институт закончил, и в люди выходишь. А как с голосом? Поёшь свои серенады? Давай-ка, Александр Романович, притормозим у какого ни на есть жилого. Есть же здесь, на вашей лесной дороге, какое ни на есть жилое?
– Километрах в десяти будет небольшое селение «Юрты».
Там есть Кабак – классный, по-старинному оборудованный. Тут же, говорят, когда-то Ермак проходил. Вот он и учредил эти Юрты. Лет этак четыреста назад! А в тайге как же без Кабака? Там и приостановимся. – Дядя Миша, водитель Короткова, хорошо знает Уральские дороги, не одно десятилетие бороздит их. То на ту сторону Хребта, то по эту сторону развозит начальство.
– Кабак? Это что-то интересное. И что, местные власти не запрещают?
– А что его запрещать? Ну, назови «Чайная», что изменится?
А так, привыкли все – Кабак да Кабак. Все свыклись. Да и старина же, история! А начальство иногда и само приезжает сюда, «погудеть» по-ермаковски. Кто их здесь увидит? До ближайшего жилого километров сто, не меньше. Да в глухой уральской тайге.
Проехать по-быстрому, по нашим лесным дорогам, никому пока не удаётся! Пока доберёшься, сам радёхонек будешь Кабаку этому.
– Ну, давай. Кабак так Кабак. Надо же северянам где-то встречу отпраздновать?
– Михаил Александрович, а как Ермак здесь оказался? Он ведь от Солей то Камских вроде по Чусовой вверх поднялся, перебрался в верховье Исети, да по Исети этой на Тобол и пробрался.
– Не знаю всего этого я, Александрыч, но вот пару лет назад я вот так же приехал в Юрты. Занепогодилось ужасно. Накатанной дороги тогда еще не было, драгу на Мурзинку еще только завозили. Завозили по железной дороге, со стороны Старой Ляли. Здесь, где мы едем, еле-еле проезжая тропа была, мы тогда с Владимиром Павловичем чуть ли не первые по этой тропе пробирались, вот и заночевали здесь. Да, здесь, в Кабаке. Кабак этот уж сто с лишним лет существует, а может и все двести. Тут раньше и комнату для ночлега давали, а может и сейчас дают. Юрты ведь даже не посёлок какой-то и не деревня. Так. Стан уральский. Было здесь пяток домов, рубленые дома,
Представляете здесь охоту? Лоси, кабаны, птица разная – все ведь непуганое! И жил здесь один старик. Ему и тогда-то уже за сто лет, наверное, было. Не знаю, жив ли еще. Если жив, повидайся с ним, Александрыч. Очень он слушателей любит. А рассказчик! Не приведи господи с ним в одной спальне оказаться. Не уснёшь с ним, никак не уснёшь. До самого утра про Ермака рассказывает. Он ведь некоторых потомков тех казаков еще и застать успел. Вот он тебе многое порасскажет. Всё он про Ермака знает. И говорит, что здесь, в Юртах, несколько дней жил Ермак. Заготовки вёл. И говорит тот старик, что Ермак здесь выходил на Лялю, по ней попадал на Тавду, а уж по Тавде сплавлялся до Тобола. Поговори с ним как-нибудь, Александрыч, если жив он еще, многое он тебе порасскажет. Ты ведь пытливый, видится мне. Так?
Подъезжали к Юртам.
«Кабак» был отменно отстроен, на крыше, на окнах красивые «кружева» из тонкого дерева, высокое крыльцо, широкие окна, а запах жареного мяса разжигал аппетит еще на подходе к красивой, резной же калитке.
– Да, – Альберт Васильевич с удивлением осмотрелся, – в такой Кабак грешно не зайти.
Поужинали на славу! Там, в Кабаке этом, сошлись местные балалаечники – и что только они не вытворяли на балалайках своих. И песни – старинные уральские, лихие казачьи, да с переплясом!
Перед отъездом Георгий спросил у хозяина.
– А что старик, тот, что всё про Ермака знает, жив-здоров еще?
– Силантьич-то? А что ему сделается. Сейчас на рыбалке. Через неделю-две вернётся. Что ему сделается. Силен, Силантьич.
Вот, жениться собрался. Как бы осенью и свадьбу не сыграл. Живой! А что, передать что-нибудь?
– Да нет. Нет. Приеду, увидимся. Пока ничего передавать не надо.
– Знакомый что-ли, аль родственник?
– Нет. Ни то, ни другое. Как раз я и хочу познакомиться.
– Ну, это для него как праздник. Познакомишься, не отвяжется. Заговорит!
– Ничего. Я выносливый.
На прииск прибыли поздней ночью.
3
Скорый фирменный поезд «Москва – Одесса» шёл быстро, останавливался редко, только на станциях областных центров.
Позавтракали в ресторане. Георгий спокойно попил пивка, зная, что никто его теперь никуда не вызовет, никто не позвонит по телефону, зная, что никаких дел теперь у него, по крайней мере, месяц-два не будет, никаких аварий не будет, и никаких срочных встреч и совещаний. Только отдых!
Мать отдыхала, с нескрываемым восхищением рассматривала в вагонное окно усеянные яблоками, грушами, сливами проплывающие сады, обширные площади зеленых огородов, заасфальтированные дорожки в частных деревенских усадьбах.
Умеют, всё же украинцы вести своё хозяйство. Всё у них живёт и радуется. Не то, что в русских сёлах – всё какое-то серенькое, неухоженное, порой с тоской проплывают за вагонным окном заброшенные деревни. Но как только пересекли границу с Украиной, вскоре после Белгорода, сразу картина сельских пейзажей ожила, повеселела, похорошела.