Урки и мурки играют в жмурки
Шрифт:
– Как вы это себе представляете? – раздражённо бросил шпион. – Вам не кажется, что хлопоты об иностранном гражданстве привлекут к вашей персоне излишнее внимание?
– Извините, я отойду на минутку, – втесался в беседу Серёга Исай. – Придавило.
– Идите, идите. Вон туда, за валун.
Исай потопал к валуну. «Пижон вонючий, – подумал он недовольно. – Зачем за камень тащиться? Можно подумать, мой болт кого-то испугает!».
– Так мы делаем дело или расходимся каждый при своём? – сухо переспросил Лоусон.
Откуда-то издалека послышались частые хлопки. Лоусон тревожно
– Ерунда, – рассеянно отмахнулся тот. – Здесь стрельбище неподалеку.
– Зато стрелки поблизости, – зло огрызнулся здоровяк Грач и ткнул пальцем на четверых человек, которые сбегали по склону со стороны, противоположной той, откуда появился иностранец со своими телохранителями. В руках у двоих гостей были автоматы «узи», другие ограничились банальными «макарами».
– Не дёргаться! – закричал светловолосый парень, ликом похожий на лубочный портрет поэта Сергея Есенина, и для убедительности снова выстрелил в воздух из пистолета. – Стойте спокойно – будете жить!
– Как это понимать? – обратился Лоусон к химику. – Считаете, что нас можно так просто одурачить? Милейший, да вы с ума сошли!
Однако по лицу Валериана Владимировича было видно: он ошарашен не меньше своего собеседника. Востриков побледнел так, что сходство с вислоухим белым кроликом стало пугающим. Сказать он ничего не мог, кроме странного звука «хххххх». Впрочем, Грач легко дополнил этот звук ярким продолжением.
– …уеплёты! – заорал он. – Вы что, рамсы попутали?! Стволы – в землю!
В ответ один из набегавших пустил очередь Боре под ноги. Верзила подпрыгнул.
– Ты, дебил! – взвыл он возмущённо. – Это ж пули, гондон ты штопанный! Ими же убивают, ты чего, не в курсе?!
– Лапы-то подыми, – весело предложил блондинистый тип, остановившись в нескольких шагах от троицы и пытаясь отдышаться. – А то мало что у тебя в чугункЕ варится. Ещё бросишься сдуру, как Саша Матросов. Потом дырки в тебе придётся латать.
– Кто вы? – спокойно и негромко спросил иностранец.
– Да так… – начал было блондин.
ТУТ-ТО СО СТОРОНЫ ВАЛУНА и посыпался неожиданный горох выстрелов: выскочивший из-за камня, как чёрт из табакерки, Исай, даже не успев застегнуть ширинку, принялся лупить по незнакомым пацанам с двух рук по-македонски, нещадно матерясь при этом такими кружевами, что вологодские рукодельницы обкончались бы от зависти.
Стрелял Исай не погано. Несколько пуль с приятными шлепками вошли в тела обоих автоматчиков. Блондин успел выстрелить в ответ, но тут подключился Грач: он мгновенно выхватил свою «дуру» и вогнал «Есенину» пулю точно в глаз, как в «яблочко». Четвёртый боец с гордым ликом абрека и аккуратными кавказскими усиками оказался удачливее товарищей: он лихо выпалил всю обойму в стоявших поблизости противников.
Результаты оказались неожиданными: парочка пуль просвистела рядом с богатырём Борей Грачом, остальные сшибли Лоусона и Вострикова. Озверевший Грач налетел на кавказца и сходу обрушил на его череп рукоять пистолета. Сына гор отбросило ударной волной метров на шесть, как тряпочного Арлекина.
– Грач, ты жив?! – истерически заорал возбуждённый Исай, размахивая двумя
– Хуль со мной сделается? – угрюмо отрезал верзила. – Ты вот на этих полюбуйся.
Иностранец и учёный представляли собой жалкое зрелище. Лоусон ещё что-то булькал, но остатки жизни уже покидали его. Перед ним в красной дымке проплывали кадры из весёлого советского фильма: пёс Барбос несётся за тремя комиками. «Мама, он меня догнал», – подумал Генри. И умер. Он лежал на холодной русской земле в своей красивой бежевой пилотской куртке так, словно неудачно выпрыгнул из подбитого самолёта, забыв надеть парашют.
Фьють! Бздыннь! Фьють, фьють, фьють! Пули свистели по воздуху, взрыхляли землю, рикошетили от валуна.
– Блин, да их тут как грязи! – взвизгнул Исай и ткнул пальцем в сторону, откуда прибыла четвёрка отважных стрелков. Сверху ещё двое нехороших парней, присев, пытались достать Серёгу и Борю короткими очередями.
– Линяем, Грач! – крикнул Исай и дёрнул Бориса за рукав.
– А эти? – Грач показал на тела учёного и шпиона. – Надо хоть Лоусона прихватить!
– Да пошёл он, чмо забугорное! Положат нас, как пить дать положат! Дёргаем, пока при памяти!
– Дёргаем так дёргаем…
И приятели рысью понеслись к склону, прихватив оба чемоданчика – и лоусоновский, и востряковский. Они вспорхнули, как два воробушка, и рванули на «лексусе» подальше от страшного места. Погони не было.
– Я же говорил – зверь машина, – радостно и нервно прохрипел Серёга.
– Мотню застегни… Зверь тебя впереди ожидает.
– Это кто? – не понял Исай.
– Аркадий Игоревич Драбкин…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
из которой читатель узнаёт о семействе Кости Костанова, фамильных армянских проблемах, порочных привычках Хемингуэя и русской уголовной наколке
21 апреля, Мокрый Паханск, первая половина дня
ДОМОЙ КОСТЯ КОСТАНОВ прикатил с улицы Сельской через четверть часа. Вот что значит личный транспорт; а то трясись в «уазике», жди, пока всех развезут. По счастью, полосатого типа пристукнули почти в центре города, от дома недалеко. А если бы на окраине?
Костанов был на четверть осетином и очень этим гордился. Его покойный дед, Григорий Константинович, в пятнадцать лет бежал из Осетии не то от «кровников», не то от правосудия: юный Гриша промышлял конокрадством. В донских краях он женился на казачке-разведёнке, наплодил кучу детей и умер от двустороннего воспаления лёгких после войны, в один год со Сталиным. А внук конокрада стал лучшим следователем районной прокуратуры города Мокрого Паханска.
Костя работал в прокуратуре, но был хорошим человеком. Следаку оставался год до возраста распятого Христа. Но он предпочитал всё больше распинать других. Такое занятие казалось ему более комфортным. К тому же эти другие распятия вполне заслуживали. Ростом Костя перемахнул за сто восемьдесят сантиметров, фигурой пошёл в деда Гришу: как отмечала многочисленная родня, тот был широк в плечах и необычайно узок в талии. От кавказцев следователь перенял заодно сухопарость и тонкую кость.