Урод
Шрифт:
— И эти мили между вами проложила твоя фамилия?
Алекс кивнул с полным осознанием своей безупречности и неуязвимости. Он любил этот мир и боялся его одновременно. Родись с нужной фамилией, за которой шуршат зеленые бумажки с лицами выдающихся политиков, — и ты бог, на которого жалкие плебеи взирают с немым раболепием, с открытым в жадности до того, чтобы урвать глоток воздуха, каким он дышит, ртом. Однако есть и другой сценарий, по которому ты можешь родиться обычным человеком и всю жизнь быть не более пыли под ногами королей этого мира. Во избежание сего
— Откуда в тебе столько этой неукротимой спеси? — хмыкнул друг. — Здесь только мы с тобой, нефиг воспевать свою надоевшую всем фамилию.
— Ты, Дмитрий Аркадьевич Туманов, не должен забывать, кто тут свет и тьма. Кто воплощает в себе все и вся!
Разбежавшись и взяв побольше воздуха в легкие, мужчина прыгнул в бассейн, оставляя за собой эхо смеха. Смеха, словно бы отражающегося от стен стеклянного лабиринта, летящего к трону своего хозяина. Смех надменный, барский, горделивый. Смех, от которого, любые другие троны трещат по швам и разваливаются кусками былого могущества.
Каштановые волосы Алекса, ставшие за лето оттенка выгоревшего оранжевого, скрылись под толщей чистейшей джинсово-синей с карибско-зелеными переливами воды, расплескивая каплями свою необузданность и безбашенность во все стороны.
Туманов взирал на лучшего друга с некоторой тоской. Тоской по чему – он и сам не знал. Люди их статуса всегда тоскуют по каким-то недостижимым им вещам. Они никогда их не имели ввиду того, что золотые горы скрывали обычную жизнь за тюремными решетками. Чертовски дорогими, инкрустированными алмазами, но все же решетками. Сколько он помнил себя и Алекса (а это, наверное, с пеленок), они всегда купались только в самых престижных водоемах мира. Речка или озеро в Питере? Слишком мелко. Но чего-то ему упорно не хватало, и это неизвестное, недостающее чувство грызло червяком его нутро.
— У тебя никогда не было ощущения, будто мы что-то упускаем? — прокричал Дмитрий.
— Деньги? Всех не заработаешь, хотя отец пытается. Он та еще акула бизнеса. Тебе повезло, что у твоего другая отрасль. А то бы его голова уже тоже была у нас на трофейной полочке.
Из воды высунулась камелопардовая голова Алекса, а глаза рассеянным взглядом обводили прилегающую к дому местность. Канареечная под ярким светом плитка, кварцевые своды особняка, киноварные шезлонги с кирпичного цвета зонтиками над ними. Всего и не охватить с первого взгляда. Он видел эту местность не в первый раз, но каждый его визит сюда грел душу осознанием неоспоримого успеха в жизни.
— Ты моего отца не трогай, акулёныш. А то уже я сам тебе красивую головку откушу.
— Давай, Туманов! Сразимся в воде, как в детстве! Я потоплю твою черную башку. Даю слово, летального исхода не будет.
Дмитрий показал ему средний палец и снова вернулся к коктейлю. Он точно такой же, как Алекс. Они не просто ягоды одного поля, они — одна ягода о двух головах. Почему же тогда поведение друга утомило его? Ведь он и сам любил покрутиться перед зеркалом в новом костюме от «Армани» или с пониманием своего могущества
— Ты никак не можешь привыкнуть к мысли, что детство кончилось, Сашка.
— Алекс, — поправил его мужчина, выходя из воды и оставляя за собой мокрую дорожку. — Где ты видишь, чтобы детство кончилось? Солнце, море, пляж, радость и счастье.
— Алкогольные коктейли, — усмехнулся друг и допил наконец свой «Platinum Passion», оставивший на языке мысли о маракуйе, диких ягодах и Бразилии.
— Мы взрослые мальчики, Димитриас, могущие позволить себе не выходить из детства никогда.
В руках Алекса блеснул лаймовый бокал, и он сделал глоток освежающего коктейля. Господи, задержаться бы тут на всю жизнь. Но даже он понимал, что вся жизнь в раю — это слишком изматывающе. Рутинный рай!
— А ты в курсе, что какой-нибудь простолюдин Сашка вообще о рае ничего не знает.
— Откуда растут ноги у твоей озабоченности бедняками? Ты находишься в таком потрясающем месте, у меня день рождения, наверху ждут девочки, а ты все пускаешься в пространные размышления-сопли о нищебродах. Мы к ним не имеем никакого отношения. Скажи мамке спасибо за то, что с папкой не прогадала, — рассмеялся молодой человек.
— Не знаю… Недавно заезжал от лица отца в вуз, где он меценатствует, и видел там простых людей… Алекс, многие из них дальше своих маленьких городов никогда не ездили. Питерский университет дал им возможность посетить вторую столицу. А для нас Питер уже скоро станет сараем, от которого тошнит.
— И что дальше? Нам какое дело до их Мухосранска? Подумать больше не о чем, кроме как о бедных и несчастных?
— У тебя вообще сердце есть?
— Какой от него толк, когда есть деньги?
Остроумного ответа на эту реплику у Туманова не нашлось. Действительно, лучше меньше бывать в местах скопления низости жизни: на рынках, в супермаркетах, в различных бюджетных учреждениях. Ему выпал счастливый билет, нет смысла тратить время на мысли о тех, кому повезло меньше или не повезло совсем. Кого, к черту, волнуют другие люди в наше время? И волновали ли когда-нибудь вообще?
— Ты прав, Алекс. Жалость к другим не доведет до добра. У любого проявления человечности должны быть границы. Насчет девочек наверху, не кажется ли тебе, именинник, что они уже заждались?
— Плевать я на них хотел.
— Может, будешь все-таки поласковей с девушками?
Алекс скривился и посмотрел на своего сердобольного друга, как на чокнутого. Таким он и был.
— Во-первых, где ты видишь девочек? Это шлюхи. И к кому быть поласковее? Они же животные.
— А ты к животным проявляешь только грубость и жестокость?
—Почему же. Я обожаю нашу белую овчарку. Но какое сходство ты видишь между прекрасной собакой и этими шавками? Димон, ты же знаешь расценки на этих элитных дев спальной любви. На ценнике не было написано, что я обязан их хотя бы уважать. Трахать — да, уважать — нет. Дмитрий Аркадьевич Фрейд, у меня есть теория относительно женщин.