Уроки агенту розыска
Шрифт:
— Такое пальто, такое пальто. На хорьковом меху. Мы его с Тихоном перед войной покупали у купца Разумнова. Как министр был в нем. А тут чуть ли не пару головок луку взамен, подумать только, времена какие. Да и обмануть каждый норовит-то стекляшки за бриллиант всучит, то карандашом покрасит воду и торгует будто спиртом…
— А я вам, Александра Ивановна, привез из деревни сметаны, масла, — сказал Костя, — да еще преснухи творожные. Да яиц десяток. Мамка просила сказать, что как накопит кринок пять-шесть творогу, так и пришлет с кем-нибудь…
Александра Ивановна сразу переменилась. Она
— Сейчас я тебя попотчую, чем есть, — пообещала. Принесла откуда-то воды, загрела самовар. Когда он вскипел, насыпала в чашку вяленой моркови, достала из буфета сухарей.
Пока он жадно глотал кипяток, расспрашивала о деревне, о знакомых. Погоревала, что старшего сына Побегалова расстреляли в мятеж. Ну да ведь за дело — головорез был. Посмеялась, слушая как изображает Костя крикливого старика Дубинина. Размечталась, когда дошел он до Камышова:
— С Иваном-то я в молодости гуляла. Бывало на беседе придет, приткнется… Он — красавец был парень. Кудрявый, на балалайке заковыристо, бывало, дренькал, с песнями. Не то что сейчас, конечно. Старый стал, да невидный ясно, как и мы с твоей матерью-то. Сватал меня Иван, а я отказалась. Уж больно и нахрапист, да и семья жилистая, помучилась бы за ним. Попреков сколько бы наслушалася, потому что родители мои куриц даже не держали…
Про Костину работу она заговорила лишь, когда ом собрался спать:
— Так куда хоть сам-то надумал? Может присмотрел уже место?
— А и не знаю. Куда-нибудь. Успеть бы какому-нибудь ремеслу научиться, пока в армию не взяли. Хотелось бы на ткацкую, говорят интересно тамотко…
Александра Ивановна появилась в дверях, качая головой.
— Тамотко стоит твоя фабрика. Дельным-то рабочим делать нечего, мастерят зажигалки, да коньки на трубы, да буржуйки на зиму. И на бирже тоже не ахти какую работу найдешь. Без тебя, что комары, толкутся, потому что карточку продовольственную самую высокую так просто не дадут. Последнюю категорию разве, а на нее что — только куснуть один раз.
И уже твердо прибавила:
— Нет, Костя, устрою-ка я тебя в сыскное. И должность важная, что у доктора, да и кормить будут получше, на казарменном они пайке стоят. Дадут карточку, к столовой прикрепят. Хоть тарелку щей нальют пустых и то похлебка. Может с одеждой у них туговато сейчас, в своем ходят, ну ты и так одет, что франт. Не скоро износишь. А устроить — устрою, потому как в уборщицах работаю в тюрьме, да и с сыщиками знакома. У нас в доме они живут.
Костя так и сапог из руки выронил.
— Не хочу я, — буркнул хмуро и даже с долей злости. — Вон сегодня возле собора мальчишка в карман к старухе забрался — что же такого заморыша я должен тащить в кутузку. А он есть хочет, одеться может хочет. А наверняка, ни отца, ни матери, поубивали, может, их на войне. Кто же кроме него самого позаботится?
Александра Ивановна выслушала спокойно и махнула рукой. И даже усмехнулась, как видно уверенная в том, что все будет так, как она решила.
— Должность важная.
Костя уже молча стягивал второй сапог. Слушать тетку Александру стало вроде бы интересно. Верно — если будут тащить деньги из карманов — что же станет. А если никто в сыскное не пойдет — разор наступит. Верно, как сказал мужчина возле собора, нагишом побегут люди и на «караул» никто не отзовется. А Александра Ивановна все также спокойно, как скажем дятел, тюкала и тюкала словами:
— А паек дают приличный. Самому хватит и матери кой-что пошлешь. Даже ландрин-зубодер дают. Девку свою угостишь, вот уж обрадуется, сразу же шелковая станет. Имеется она наверное у тебя?
— Ну что вы, Александра Ивановна, — ответил и покраснел.
А она хмыкнула: мол, все понятно. Но больше ничего не сказала, ушла в свою комнату. Оттуда, спустя немного, с кряхтеньем укладываясь в свою кровать, посоветовала:
— Только и есть, что не форси вроде моего Тихона. Грабители в него пистолеты, и он свой пистолет ухватил.
Послышались тихие всхлипы и оханье. Жалела тетка Александра своего мужа. Не могла без слез вспоминать его.
Костя тоже попытался вспомнить дядю Тихона, потом представил как, причмокивая, будет хрустеть ландрином Мария Семенова, засмеялся в подушку и тут же заснул.
5
После завтрака, Александра Ивановна повела Костю к «ее знакомому из сыскного», жившему на втором этаже «дома сыщиков», в конце длинного и темного коридора. Им оказался мужчина с утиным носиком, крохотными и черными, как у птички, глазками, выпяченной нижней губой. И сегодня на нем были красные бутылками сапоги, выгоревший пиджак, косоворотка с яркими белыми пуговицами, только расстегнутыми. Фуражка с прогнутым козырьком висела на стене, за спиной, на крючке. Темные волосы на голове были острижены коротко. На лбу, под глазами, в углах рта разбежались морщины и весь-то он показался Косте усталым, замученным. Будто всю сегодняшнюю ночь или таскал поклажи на спине, или копал в огороде землю, или рубил дрова. А может даже за ночь заболел чем-то.
Сидел он, положив нога на ногу, склонив голову на левое плечо, глядя перед собой в стену, на которой кружевами плелись иконы, одна меньше другой, одна ярче другой. Стукал пальцами по клеенке, разрисованной ликами каких-то святых, как на иконах, отчего тоненько подрагивала ложечка в чайном стакане. Казалось, собрался уходить, да вдруг чутьем догадался, что должны придти гости и вот остался, сидит.
В соседней комнате бродила, тоже вчерашняя знакомая, старуха в длинной красной кофте. Она плескала воду из медного ковша в горшки и кадки с цветами. Ими была заставлена вся комната, от окна до окна. Тетка Александра сначала приветливо поздоровалась с ней, назвав ее Варварой Карповной, а уж после обратилась к мужчине.