Уроки ирокезского
Шрифт:
Хотя – понятно почему. Многочисленным Машкиным металлургическим заводам дорогой кокс был вообще не нужен: газовые заводы "добывали" светильный газ из легкодоступного бурого угля – точнее, из остающегося после "химии" практически мусорного буроугольного кокса, газом этим руда (точнее, окатыши) восстанавливались до чистого железа, которое как раз в электропечах и перерабатывалась в сталь: в печку, после расплавления железа, просто добавляли заранее рассчитанное количество "австралийского" чугуна – так что ни уголь, ни кокс там вообще не требовался. А нужное для печей электричество – оно тоже добывалось "из того же материала". Бурого же угля
Но уголь – это все же еще не электричество, так что Марии Петровне пришлось заняться и выпуском генераторов. "Хреновых, но дешевых" – как сама Машка их называла. Хреновых потому, что обмотки генераторов делались алюминиевыми, а дешевых – потому что меди для их изготовления не требовалось. И "стандартный хреновый генератор" мощность имел всего в сотню киловатт (то есть "по паспорту" двести, но, чтобы он не сгорел…), да и весил почти тонну – зато выстроенный Машкой в Семипалатинске завод выпускал их по дюжине в сутки.
Еще один завод – который все же дочь наша поставила поближе, в Яхроме, делал для этих генераторов паровые турбины. А заодно – и разнообразные котлы с разнообразными же топками, поскольку "в разных местах и топливо разное". Так что котлы можно было топить чем угодно, хоть дровами. То есть теоретически можно было их и дровами топить, но никто этим пока не занимался. Ну, я так думаю… однако на чем работала "Машкина" электростанция в Верхоянске, я не спрашивал. Впрочем, эти электростанции в качестве "городских" больше нигде, вроде бы, и не использовались, их для электрификации разных местпромовских фабрик ставили "в далеких селеньях". Поначалу даже бывало, что с одной электростанции до десятка фабрик электричеством снабжалось – ну да поначалу и мощности фабрик были невелики, чаще всего им и электричество-то требовалось только для освещения.
Потом уже, когда фабрики начали оснащаться всякими станками… Машка даже поначалу хотела еще парочку заводов выстроить для производства таких генераторов, но – передумала. Потому что "хреновым" генератор был не из-за алюминия, а из-за малой мощности. И он, работая "в локальной сети", очень нервно реагировал на потребителей. Ведь один-единственный трехкиловаттный мотор токарного станка – это уже три процента роста или падения потребления, причем "в идеальном случае", а если генератор вообще на треть загружен… Поэтому и вырабатываемое им электричество было хреновым: напряжение скачет, частота плывет. И если с напряжением как-то справлялась ламповая схема управления возбуждением, то с частотой было очень плохо. Но, как говорится, "для сельской местности сойдет": лампочки светят, моторы как-то крутятся… фабрики оснащаются передовым оборудованием.
Но чтобы это оборудование не ломалось до срока, местпром постепенно (по мере зарабатывания потребных средств) подключал деревни к общим электросетям. Новый алюминиевый завод в Усть-Каменогорске дал возможность делать это относительно безболезненно для "планового хозяйства": и провод для ЛЭП стал доступен, и трансформаторы… тоже с алюминиевыми проводами, но всяко лучше чем никакие.
Для меня самым важным результатом этого было то, что многочисленные местпромовские предприятия стали очень быстро делать стране много… денег, в конечном итоге. А если в стране есть много денег, то можно гораздо большему числу рабочих платить
– Саш, у меня вопросик… я с чем пришел-то… Сейчас у нас в промышленности работает шестнадцать миллионов человек, из которых шесть – в местпроме. То есть у нас перекос в сторону производства товаров народного потребления изрядный: для сбалансированной экономики из семи промышленных рабочих один должен их производить, а у нас каждый третий потребительские товары выпускает. И у рабочих не хватает денег, чтобы эти товары купить.
– И что в этом плохого? Общий-то промышленный рост мы получили уже сильно за тридцать процентов в год? Причем уже три года подряд, да и нынешний, мне кажется, не хуже будет?
– Этот будет не хуже, точнее не сильно хуже: в прошлом году выпуск промпродукции вырос на сорок процентов, в этом ожидается около тридцати шести… максимум. Но это в основном потому, что почти все предприятия перешли на двухсменную работу.
– Ну и что ты такой грустный ходишь? Тридцать шесть все равно почти вдвое больше того, что мы ожидали. Радоваться же нужно!
– Я и радуюсь. Пока радуюсь, потому что уже в следующем году если мы получим прирост в двадцать процентов, то это будет просто чудом. Но я предполагаю, что чуда не случится и прирост будет процентов семь…
– Почему это? Ведь развитие промышленности так хорошо идет, я причин столь резкого падения не вижу…
– А я вижу. И ты видишь, просто внимания не обращаешь. У нас последние три года, почитай, прирост в основном шел за счет увеличения сменности работы оборудования. А нового уже почти и не было, если в процентном отношении смотреть. Потому что да, заводы работают, выпускают всякого разного все больше – но выпускают-то они все больше запасные части к тому, что было на заводы раньше поставлено!
– Не совсем понял…
– Поясню. У нас сейчас амортизация основных фондов в промышленности составляет около двадцати процентов в год. То есть каждый пятый рабочий занят тем, что ремонтирует выходящее из строя оборудование. Из десяти миллионов "наших" рабочих два миллиона просто поддерживают работу оставшихся восьми, ну свою собственную тоже… а еще миллион – они заняты в ремонте того, что ломают рабочие Марии Петровны.
– Ну, допустим… хотя я думал, что амортизация идет процентов на семь в год. Однако остается семь миллионов, чем ты не доволен?
– Еще у нас на транспорт завязаны три миллиона человек. А там амортизация уже превышает тридцать процентов! Грузовик в год пробегает больше пятидесяти тысяч километров, после которых он отправляется на капитальный ремонт – и в автотранспорте амортизация получается больше пятидесяти! На железной дороге, конечно, поменьше, но не очень-то заметно меньше, про гужевой транспорт я умолчу, там амортизация на общую картину влияния особого не оказывает. Но итог выходит довольно грустный: несмотря на наличие уже семи авторемонтных заводов у нас выбытие полностью непригодных даже для ремонта автомобилей приближается к объемам выпуска новых, а рельсовые заводы сейчас уже работают исключительно на замену выходящих из строя рельс. И на все это у нас работают еще два миллиона человек.