Уроки развращения
Шрифт:
— Конечно, Кресс, я понял.
— Миссис Айронс. — поправила я его.
Его плечи округлились, и он шаркнул ботинком по линолеуму пола, как ребенок, которым он был, так что сначала я подумала, что он у меня на месте, в целости и сохранности. И только когда я прошла мимо него к двери и уже входила в нее, я поняла, что снова недооценила его.
— Пока что, мисс Айронс.
Глава восьмая
Крессида
Еще
Оно сидело на левом углу моего стола, как клише. Блестящее, красное и яркое. Это было не одно и то же яблоко каждый день. Прошло девять учебных дней с тех пор, как Кинг сделал свое большое открытие в качестве моего ученика, поэтому у меня было девять разных яблок: Амброзия, Грэнни Эппл, Голден и Ред Делишес, Гала, Ханикрисп и Макинтош. В первый день, когда он пришел в класс, подошел к моему столу и оставил яблоко, привязав к черенку маленькую карточку с запиской, я хотела выбросить его. На самом деле я хотела швырнуть его в его красивое лицо, чтобы оно разбилось о него, наставило синяков и испортило ему настроение.
Но я не сделала ни того, ни другого, так что очки мне за контроль над импульсами.
Вместо этого каждый день я клала записку в ящик стола, не читая ее, и оставляла яблоко на краю стола, пока не могла наградить им ученика за хорошо заданный вопрос. Мне казалось, что такой подход показывает, что выходки Кинга были бесплодными, но он упорствовал, что заставляет меня задуматься, знал ли он, что я достаю записки, чтобы прочитать их каждый день после урока. Они были одновременно мучением и наслаждением — строчки поэзии, нацарапанные печатными буквами. Я выучила их все, но то, что было написано накануне, в понедельник, повторялось в моей голове.
Мечты сияют в ее глазах, как жемчуг. Я становлюсь художником, коллекционером, нанизывая жемчужины из соленой воды на ожерелья, которые она может носить.
Я тяжело вздохнула, но дети не заметили. Я была вздыхателем по натуре, поэтому они привыкли к этому. Кроме того, они были заняты работой в небольших группах над вопросами по чтению из «Потерянного рая», а ЭБА была хорошей школой, лучшей, поэтому дети были хорошими и в основном с удовольствием приступали к работе.
Только Кинг наблюдал за мной, и я знала, что он наблюдал не потому, что я смотрела на него (я взяла за правило смотреть в его сторону только в случае крайней необходимости), а потому, что я чувствовала его глаза, как солнечные лучи на своем лице. Они всегда согревали меня, заставляли чувствовать, что за мной наблюдают, и это было чистое восхищение, как будто он был художником, а я его музой.
В каком-то смысле, благодаря его маленьким яблочным стихам и комплиментам в одну строчку, я и была ею.
После долгих лет поисков мужчины моей мечты я нашла его. Высокий, золотистый блондин Адонис, крутой так, как могут быть только настоящие бунтари, добрый так, как я никогда не знала, что мужчина может быть добрым, полностью увлеченный мной и совершенно недоступный.
В моей жизни никогда не возникало анархистских или богохульных мыслей, но несправедливость ситуации заставила меня захотеть ударить Бога (если он есть) прямо в горло.
Громкое хихиканье привлекло мое внимание к группе, работавшей в передней левой части класса, их парты, рассчитанные на одного человека, стояли плотно друг к другу. Я втянула воздух сквозь зубы, когда увидела, что это смеется Талия, ее красивые, профессионально выделенные светлые волосы перекинуты через одно плечо, чтобы она могла кокетливо поиграть ими, прислонившись к Кингу.
— Талия? — спросила я, прежде чем смогла помочь себе. — Не хочешь поделиться с классом, что такого забавного в величайшем произведении Джона Мильтона?
Обычно я не возражала, если дети немного дурачились во время работы. Я хотела, чтобы им нравился мой класс, нравилась я, чтобы работа, которую они выполняли, была меньше похожа на домашнее задание и больше на исследование, вызванное любопытством. Талия знала это, поэтому она нахмурилась на меня так, как одна подруга хмурится на другую, которая прерывает ее флирт.
Чертовски плохо.
— Падение человечества из Эдема было спровоцировано гребаным яблоком. Скажи мне, что «Потерянный рай» — это не комедия. — насмехался Кинг, опираясь на предплечья так, что его бицепсы красиво выгибались под рубашкой.
Сосредоточься.
— Либо расскажите подробнее, либо признайте, что вы халтурили на уроке, мистер Гарро. — ответила я.
Класс поднял бровь, а несколько учеников сделали «оооо», как будто мы были двумя боксерами, выходящими на ринг.
— Существует тонкая грань между трагедией и комедией, да? Ну, комическая трагедия поэмы Мильтона — это контраст между практикой человечества и проповедью добродетелей и морали перед лицом реальности, которая таит в себе искушение за искушением. По сути, у них нет ни единого шанса удержаться на пути к небесам. Сатане так легко удается совратить Еву, потому что ему нужно лишь открыть ей глаза на бесконечные возможности жизни вместо тех узких рамок, которые Бог и его религия позволяли ей раньше. Один укус яблока, один вкус искушения, и к этому чертовски трудно вернуться.
— Это удручает. — пробормотала Эйми.
— Да, не знаю, что за комедии ты смотришь, чувак, но это дерьмо не смешно. — проворчал Карсон.
— Это не смешно. Это ирония. «Потерянный рай» должен быть о падении человека из Эдема, о падении Сатаны и его ангелов с Небес, об их глупости в сравнении с благодатью и силой Бога. Именно Бог должен быть героем, идеальным персонажем, но именно Еве и Сатане мы сопереживаем больше всего.
К сожалению, это было правдой. Именно поэтому я так любила «Потерянный рай», именно поэтому я отчаянно хотела вернуться в школу, чтобы получить степень магистра и, в конце концов, доктора философии. Идея углубиться в противоречия, из которых состоит мастерская поэма Мильтона, возникла, когда я впервые прочитала ее в семнадцать лет. В ней было затронуто напряжение внутри меня, потребность согрешить и заученная неспособность сделать это без систематического горя.
То, что Кинг уловил конфликт, почти разрушило мою решимость.
— Абсолютно. — согласился Бенни, его голос был мечтательным, когда он смотрел через комнату на парня-байкера. — Это как если бы Милтон пытался и не смог сделать Бога, Михаила и Иисуса своими героями, но даже он не смог их поддержать.
— Даже Бог думает, что это чертовски смешно. — продолжал Кинг, лениво оглядывая класс и свою пленную аудиторию. — Во время битвы между ангелами он буквально сидит «сверху и смеется».
— Потому что? — спросила я, вставая, чтобы обогнуть свою парту и упереться нижней частью в ее переднюю часть.