Уроки русского
Шрифт:
– Ужасный
2
Горные вершины спят во тьме ночной…
Он очень старался, освежал знания десятилетней давности крайне добросовестно, он знал, что русский будет не только интересен, но и нужен, если уж ты решил продавать французское мыло в Коломне со своим партнером Константином.
Тем не менее каждый раз его глаза, как самый точный будильник, начинали краснеть и слезиться к концу нашего урока – они не были приспособлены для чтения учебников. Тогда Дидье сморкался, чихал и начинал пытать меня маркетинговыми исследованиями, которые он на коленке сам сочинял для инвесторов, дабы получить деньги под свой замечательный мыльный проект.
– Как вы думаете, Светлана, вот, скажем, в Коломне людям есть чем помыться?
Я, как могла спокойно, отвечала, что не только есть, но и даже можно выбрать чем и как.
– Ну, а качество, качество мыла? Оно там, конечно, уступает марсельскому мылу, сваренному по старинным французским рецептам?
– Старинные французские рецепты, конечно, хороши, спору нет, – отвечала я. – Но вы не забывайте, что мировые гиганты уже не только везут свое мыло в Россию, но и понастроили там мыловаренные заводы, скажем, в Московской области… И вы будете, пусть даже и по старинным французским рецептам, соревноваться именно с ними – в первую очередь в цене, но, вполне возможно, и в качестве.
– Ну, ладно, – вздохнул Дидье. – Лучше объясните мне разницу между «ш» и «щ». Ведь это же одно и то же!
– Это вы сейчас слышите одно и то же, ухо не привыкло еще, не разогрелось, вот как мускулы, когда вы тренируетесь… – вдохновенно сказала я, посматривая на его большой блестящий тренажер, весь в гантелях и штангах, за которым Дидье себе ежедневно что-то там подкачивал и укреплял. – Растягиваются, правильно? И здесь то же самое. Ухо не готово еще, не растянулось, понимаете, на то, чтобы слышать разницу между этими двумя согласными звуками…
– Ну-ну, – проговорил он.
– Так вот, звук «ш» – вы хорошо знаете, это твердый согласный звук, ничего сложного для вас в нем нет, он есть в вашем арсенале. Зато там нет «щ». Что особенного в «щ»? То, что это звук невероятно мягкий, язык ставится ближе к верхним передним зубам… Да, вот так. И все, что вы произносите, будет после «щ» смягчаться, все гласные. Вы говорите «щя», «щю», хотя на бумаге должно быть написано «ща» и «щу», понимаете?
Я написала: «щу».
Он внимательно, чуть склонив голову набок, посмотрел на эту зяку – так довольная курица разглядывает в мягкой огородной земле червячка.
– «Щ» будет превращать твердую большую откры тую гласную букву в мягкий звук, – увлеклась я, – что было [у], как в «choux», станет [ю], как
– Но это же нелогично! – возмутился он.
– Если логичнее, надо было выбирать немецкий, – тоном, не терпящим возражений, сказала я. – Ну-ка, повторите, ща-а-а-астье.
– Ща-а-а… – покорно прилепил он язык к нёбу.
Франсуа сразу мне признался, что его таланты находятся в области, далекой от лингвистики и точных наук.
– Вы со мной построже, – улыбнулся он, – со мной только строгие справлялись. Я в школе был такой, знаете… хулиган.
У меня нет оснований ему не верить, но я как-то плохо представляю себе моего голубоглазого смуглого ученика в безупречно белой поварской куртке (все это делает его похожим на сиамского кота, если только сиамский кот может аккуратно взбивать серебряным веничком ванильный сабайон, рассказывая желающим свою биографию) в роли хулигана, завсегдатая злачных мест, с вульгарной сигаретой за ухом и шипастым браслетом на правой руке.
Тем не менее, факты – вещь упрямая. В своем родном городе Марселе Франсуа и восьми классов не окончил, после смерти матери рос сиротой «при троюродном дяде», гонял на чужих мопедах. «Гонял» начало уже переходить в «угонял», когда хулиган вдруг бросил все в Марселе (несчастная любовь, коротко объяснил Франсуа) и подался в Париж, где пошел работать официантом – а кем же еще?.. – в знаменитую парижскую брассери «Две мартышки».
Дальше – история сказочная. Поздно вечером заглянул на кухню, стало интересно, попросил разрешения посмотреть, увлекся, помогал повару, окончил курсы, поехал в Лондон, работал там во французском ресторане, но уже со звездой Мишлена. Участвовал в конкурсах, награжден, отмечен… Вернулся в Париж только для того, чтобы махнуть в Сенегал, поработал во дворце у принца, вернулся, какое-то время был счастлив, но около Эйфелевой башни опять заскучал… И вот теперь впереди – Москва. Едет по приглашению модного устричного бара, будет там шеф-поваром.
– И лучше бы мне все-таки уже уметь читать вывески «получение багажа» и «касса не работает», когда я приземлюсь в Шереметьеве, – прищурился Франсуа на горячий сабайон.
Я была с ним совершенно согласна.
И мы начали учиться читать.
…И только тогда я поняла, как же ему было тяжело в школе.
Все, что не обладало формой, вкусом и запахом, было для Франсуа абстрактно, то есть знаковая часть реальности его не интересовала вообще.
Мысль о том, что нам надо будет как-то одолеть правила произношения ударных и безударных слогов, приводила меня в ужас.
Он, насупившись, выводил в тоненькой тетради чужеземные буквы, но прошла неделя, за ней вторая, а из тридцати трех твердо усвоены были только три: а, е и о.
И что обидно, он действительно был не в состоянии запомнить.
Эта чудовищная способность отличников – внушить себе, что то, что неинтересно, на самом деле интересно, – у него отсутствовала начисто.
– Франсуа, – вкрадчиво говорила я. – Вы должны посмотреть на алфавит вечером, перед сном – недолго. Вам нужно только пять минут. Пять минут каждый вечер. И я не прошу – все. Я прошу семь букв. Семь. Вот эти: Ё, Ж, З, И, Й, К и Л… Хорошо?