Уроки зависти
Шрифт:
Глава 13
Люба пролежала в постели неделю.
Хорошо, что в Германии не было принято вызывать врача на дом, даже к маленьким детям с температурой сорок, только «Скорую» в экстренных случаях.
Ее случай экстренным не был, ехать в клинику во Фрайбург она отказалась наотрез – и лежала дома, глядя в окно пустыми глазами.
Бернхард был достаточно умен, чтобы понять связь Любиного состояния с ее странной ночной просьбой, и достаточно тактичен, чтобы не задавать ей лишних вопросов. Да и
– Принимай от стресса эти таблетки, – лишь посоветовал он, оставляя на ее швейном столе облатку. – Это не транквилизатор, а просто легкое успокоительное на растительном сырье. Он не вызывает привыкания. Твой стресс постепенно пройдет.
Таблетки Люба пить не стала. Выбрасывала их по одной в унитаз на случай, если Бернхард проверит, и снова ложилась. Собственно, она и вставала-то только для того, чтобы дойти до унитаза; даже к окну не подходила. Кристина, помощница по дому, приносила еду в ее мастерскую, там же, а не в супружеской спальне, она теперь и спала на неразложенном диване.
Время шло, а стресс не проходил. Вернее, не проходило то состояние, в которое она впала: абсолютное нежелание жить.
Все, что совсем недавно казалось таким привлекательным – горы и лес Берггартена, сказочный мир Фрайбурга, обустроенность старинного дома, разнообразие тканей, которыми была завалена ее мастерская и каждая из которых будила фантазию, – все это потеряло для нее всякую значимость.
Ненависть перегорела в ней, но что осталось после ненависти, Люба не понимала. Кто она, что она, как ей жить, зачем? Пустота.
На седьмой день она случайно глянула в зеркало и увидела бело-зеленое пятно, в которое превратилось за это время ее лицо. Не то чтобы ее расстроил собственный вид, но рука сама собой потянулась к оконной задвижке.
Люба распахнула окно.
Не было такого времени года, которое казалось бы здесь, в Шварцвальде, угнетающим. И теперь, в ноябре, природа была охвачена не унынием, а особенной бодростью поздней осени в горных лесах.
Воздух этой поздней осени хлынул в комнату так неожиданно, что у Любы закружилась голова. Она глотнула этот воздух как вино, молодое вино, и что-то отозвалось в ней на этот глоток. Не то чтобы легче стало, но взгляд как-то прояснился.
Листья уже облетели, и лес стоял прозрачный, сквозной, и видно было далеко, на все стороны света.
Какие-то люди ходили по лесу, гулко звучали их перекликающиеся голоса. Застучал топор, коротко взвизгнула бензопила.
«Да лес ведь чистят, – вспомнила Люба. – А я все забросила».
Не то чтобы ей захотелось включиться в привычные свои дела, но неловкость перед Бернхардом все же охватила ее. Он-то каждое утро, как всегда, уезжает в клинику и возвращается, бывает, поздно ночью, и это тоже как всегда, а обычные работы, которые необходимо выполнять в большом хозяйстве, никто при
Люба закрыла окно и сняла свою куртку с вешалки у двери.
На улице щеки у нее сразу же защипало от ноябрьского холода. Она спустилась с крыльца и пошла в лес, на перекликающиеся голоса.
Двое рабочих несли недлинный сосновый ствол, третий шел за ними с бензопилой. Еще двое везли тачки, на которых лежали горы валежника. Время было обеденное – наверное, обедать они и направлялись.
Рабочие прошли стороной и Любу не заметили. Или, скорее, не узнали: Бернхард ведь нанял их как раз в тот день, когда и произошло… все это.
Она вспомнила, что с одного из горных склонов – того, что выходил к широкому ручью, – недавно начали падать камни, и надо было этот склон укрепить. Знали об этом рабочие или нет? Может, и укрепили уже.
Туда, к ручью, Люба и пошла. Да, следовало, конечно, посмотреть, как там обстоит дело с падающими камнями. Но ей и просто захотелось вдруг побыть рядом с этим ручьем – прежде это было ее любимое место в лесу Берггартена, – и она шла не столько из необходимости, сколько отвечая этому едва шевельнувшемуся у нее внутри желанию.
Одиночество у воды – может, это и есть то, что ей сейчас нужно.
Дойдя до ручья – протекал он от дома неблизко, – Люба запыхалась: сказалось недельное унылое безделье. Она вышла из-за скалы, стала спускаться к воде… И остановилась в досаде.
Накрылось ее одиночество! Один из рабочих не пошел на обед в столовую, оборудованную в специальной постройке, а остался здесь. Он сидел на длинном скальном обломке над водой и насвистывал. Напротив на валуне была расстелена салфетка, на ней лежал хлеб и еще какая-то еда.
Камешки хрустнули у Любы под ногами. Рабочий обернулся.
– Привет, Жаннетта, – сказал он. – Выздоровела? Хорошо.
Радость ударила ей в сердце так же, как свежий воздух чуть прежде того ударил в голову. Так же сильно и так же неожиданно.
– Саня! – воскликнула она. – Это ты?
Вопрос был не из разумных. Что на него ответишь – да, это я?
Он не ответил ничего – улыбнулся и подвинулся. Люба села рядом с ним на обломок скалы.
– Все-таки ты еще бледная. Как Спящая красавица, – сказал он. – Хотя твой муж сказал, что тебе лучше.
Когда Люба только приехала в Шварцвальд, тоже на каждом шагу вспоминала какие-нибудь сказки. Такая уж это местность, того и гляди гном какой-нибудь из-за камня появится.
Но на красавицу она уж точно не была похожа, ни раньше, ни тем более сейчас, с этим своим бело-зеленым лицом.
А у Сани лицо обветрилось; наверное, много времени проводит на воздухе. Ну да, конечно, он же одет в плотную рабочую куртку. У Любы тоже такая есть, в ней она убирает в саду, когда готовит к зиме кусты и яблони.