Уровень: Война

Мелан Вероника

— Выдумала.

— А-а-а, она женщина? Надо же было такое придумать.

— Звучит кошмаром, не так ли?

— Точно. Если бы мне было уже семнадцать, а в восемьдесят умирать.

— А то и раньше…

— Да, может, и раньше… Я бы, наверное, рехнулась.

— Там дальше не все так плохо.

— Читайте. Пожалуйста, читайте.

Он улыбнулся.

— «…Она вернулась домой затемно. Поставила у порога стоптанные ботинки, повесила на единственный крючок застиранный плащ и тут же направилась к баночке. Отвинтила крышку, бросила внутрь две серебрушки —

монетки тихонько звякнули, ударившись о кучу соплеменниц, — добавила медяки и вновь завинтила крышку. Поставила банку на полку и долго на нее смотрела: сегодня она вновь будет мечтать — представлять, как однажды вытряхнет содержимое копилки, ссыплет его в мешочек и отправится в центральный офис компании. Где сидят одетые в белоснежную форму представители, где всегда пахнет радостью, куда люди приходят одухотворенные, а выходят, сияя так, как, наверное, сияют только ангелы.

Именно поэтому к офису не подойти, именно поэтому по периметру колючая ограда. Чтобы такие, как она, не цеплялись пальцами за сетчатую решетку, не впечатывали в нее носы, не пытались стянуть — „отнюхать“, „отсмотреть“, оттянуть чужого…

Но она, Алина, снова будет мечтать. Этой ночью будет представлять, как идет по центральной, идеально ровной, выложенной кирпичиками аллее, как входит в белоснежное мраморное фойе, как гордо и радостно кивает на предложение о чашечке чае — ведь сегодня она королева! Сегодня она будет просить счастье и сегодня, улыбающиеся люди выдадут ей его. Пусть крошечку, пусть капельку, но выдадут…»

С полчаса Ани слушала молча, изредка хмурилась, кивала самой себе, морщила лоб — видела и переживала все те события, о которых он читал. Еще через десять минут начала клевать носом — ее веки начали склеиваться, наливаться тяжестью. А еще через пять минут Дэйн осторожно поднялся с кресла, погасил ночник и тихонько прикрыл за собой дверь спальни.

Вышел в коридор, какое-то время задумчиво стоял у верхней ступеньки, затем качнул головой — сбросил с себя непонятное чувство — и свистнул Барта.

— Пойдем, друг, прогуляемся, хочется вдохнуть свежего воздуха.

Прибежавший на оклик пес резво завилял хвостом и от радости поставил передние лапы Дэйну на живот.

— Ну-ну, слезь с меня. Пойдем, прогуляемся. Надо.

Эта ночь выдалась необычайно ясной, звездной, теплой.

Дэйн втянул носом густой и насыщенный аромат земли, смешанный с запахом растущих на соседнем дереве ярко-желтых цветков, что всегда распускались в конце лета, ближе к осени — их название он всегда благополучно забывал (не то «Лейперсы», не то, бишь «Леккерсы»…) — и уперся взглядом в притихшую, сонную улицу.

Неслышной тенью носился у стен Барт — чего-то вынюхивал или изредка рыл когтистой пятерней; стоял в гараже новый белый автомобиль, сесть за руль которого владелец так и не попробовал. Уже завтра.

Никак не уходило изнутри странное чувство, что он сам, как и потерявшая память Ани, раздвоился. Одна его часть осталась тем самым — логичным, грубоватым, прагматичным и прямолинейным Эльконто, а вот вторая — неизвестно откуда

взявшийся фантом — приняла иную форму и иные черты характера — мягкость, хитрость, гибкость и терпимость. Излишнюю «понимательность».

И это то нервировало, то злило, то просто тревожило.

Он читает ей на ночь книги, следит, чтобы она была одета, обута и накормлена. Ждет, когда она вспомнит тот факт, что всегда желала и все еще желает его убить. Глупость. Полная и абсолютная глупость.

Но что делать? Он ненавидит врать, но врет. Не желает делать этого, но будет продолжать. Потому что из-за этой самой возникшей излишней «понимательности», он сам поместил себя в безвыходное положение, где, раз ты уже встал на определенный путь, продолжай по нему идти.

И единственное, чего Эльконто никак не мог понять, откуда у него этим вечером такое крайне спокойное, благостное и даже умиротворенное настроение?

Откуда?

Мистика.

Еще раз вдохнув запах Лейперсов (Леккерсов?), он тихонько свистнул Барту, а тот аккуратно гавкнул в ответ.

— Домой, говорю! Будешь мне еще гавкать….

На этот раз питомец послушался, подбежал и послушно ткнулся носом в колено — мол, вот он я. Прости.

— Так-то лучше. Пошли уже поспим… А то странный выдался денек. И долгий.

Через пять минут свет в окнах трехэтажного особняка погас.

Глава 8

— А кем вы работаете?

Он знал, что этот вопрос однажды прозвучит, ждал его. Даже, вроде бы, был готов, но почему-то полностью растерялся, когда она задала его.

— Я? Э-э-э… Кхм… Я… Я преподаю боевые искусства.

Так! Соврал, так соврал. Могуче и почти правдоподобно.

Ани ответ понравился, потому что она тут же восхищенно распахнула глаза и застыла на месте:

— Так вот откуда у вас такие бицепсы! И такой торс. И ноги…

И тут же смутилась, поправилась.

— Я имею в виду, вот почему вы такой… мощный.

— Ну, да. А как же иначе? Не хлюпику же тренировать бойцов…

Добавил, и тут же захлопнул рот. Спасибо, не покраснел. Сейчас он доврется почти до правды, до рассказа о полигонах, постоянных тренировках, а оттуда и до «Войны» недолго. И тогда, да здравствуй проснувшаяся память и прощай вкуснейшая яичница на завтрак.

Оказывается, она умела готовить.

Этим утром Дэйн впервые проснулся в собственном доме не в тишине, а под доносившиеся снизу звуки музыки. Кто-то нашел стоящую на подоконнике стереосистему и включил ее. Помимо звуков, это дивное утро привнесло с собой еще два радикальных отличия: наличие пьяняще вкусного запаха еды и отсутствие в комнате Барта, который к этому моменту успевал «исскулиться в плешь», как ласково называл сей процесс Дэйн.

Хм, ни пса, ни заглянувшего на кофеек Стивена, да еще этот умопомрачительный запах. Конечно же, едва успев натянуть штаны (а через секунду, чтобы не смущать гостью, и майку), Эльконто «сплыл» вниз по лестнице, где на столе уже ждала не только нормальная «негорелая» яичница, но и румяные, жирные, вкусные сосиски.