Урусут

Рыков Дмитрий Викторович

– Оригинальный автограф Дасаева на эмблеме чемпионата мира в Испании.

– Вай, Олежек, только от испуга от твоего дикого рассказа – десять рублей.

– Яков Ицхакович, я мальчик дотошный, все покупки в тетрадочку записываю – если посчитать за эти самые три года – так ты на мне рублей двести сделал. Тебе мало? Этой открытке честная цена – двадцать пять, и ты это прекрасно знаешь.

Фаля снял очки, он казался полностью спокоен – рыба вернулась в воду после пяти секунд неожиданного пребывания на суше. Или на палубе рыболовецкого траулера. Улыбнулась

удача, смыло волной обратно.

– Олежек, я очень ценю все твои таланты истинного вундеркинда – Давидик не даст соврать, что я тебя каждый день ставлю в пример своим внукам. Но я не болельщик «Спартака», а эта филателия нужна именно болельщику. Я, что, на старости своих лет пойду в Лужники перед матчем «Спартак», Москва – «Динамо», Киев, и буду размахивать этой открыткой, как флагом, одновременно читая мантру «Старостин-Бесков-Дасаев»? Нет, я положу ее под стеклышко, и какой-нибудь чудик купит ее месяца через три. А если Дасаев на чемпионате сыграет плохо? Тогда эту бумагу вообще никто не возьмет, а я просто потеряю деньги. Это я подарок делаю – на, Олежек, десять рублей, и выкинь ты эти глупости про контрабанду из своей ученой талантливой головы.

– Фаля, – восхищенно проговорил Белолобов, – родись ты лет на тридцать позже – точно вошел бы в десятку лучших трейдеров мира!

– Каких-каких тренеров?

– Оставим. Короче, я, в принципе, с тобой согласен. Но есть факт: Дасаев рано или поздно уедет играть в испанскую «Севилью». Много ты знаешь советских футболистов, играющих за рубежом?

Антиквар засветился изнутри.

– Эй, пионэр, не шути так. Я бы знал.

– А вот фиг тебе. Уедет в Испанию – тогда цена этой ерунды, – Олег помахал открыткой в воздухе, – сто, а то и сто пятьдесят рублей. А я, глупенький мальчик, которому просто очень хочется мороженого, просит за нее всего двадцать.

– Восемнадцать, – выдавил из себя Яков Ицхакович и побледнел – видимо, застучала в мозг злая догадка – а не обманывает ли юный разбойник?

– По рукам, – спокойно произнес Белый Лоб.

Фальдберг, кряхтя, достал из кармана потертый-препотертый кошелек и вынул оттуда несколько замусоленных бумажек.

– Спасибо, – сказал Олег, открыл портфель, в одно отделение отправил деньги, а из другого взял толстенный рулон из вымпелов, и, развернув его, выложил на стекло все шесть вымпелов со значками.

– Мама дорогая, – всплеснул руками директор и сразу нацепил очки, – это же целая коллекция!

– Вот именно. Забирай оптом.

– Олежек, не пойму, ты решил собирать другие вещи? Тогда давай посмотрим, что у меня есть, обменяемся, да и все.

– Яков Ицхакович, заканчивай! Деньги нужны.

– А зачем тогда этот цирк с филателией?!

– Тогда бы ты на нее рукой махнул, а мне продать было нужно обязательно.

– Ой, Олежек, из тебя же не спекулянт выйдет, а махровый спекулянтище! Куда смотрят твои пионэрская организация, папа и мама!

– В светлое будущее.

– Ну, я могу выбрать фирму’ и дать за нее справедливую цену.

– Нет. Все вместе.

– Олежек, зачем мне прочее

фуфло? Его даже первоклассник на рубашечку не нацепит!

– Коллекция! Придет кто-нибудь начинающий – ва! Какое богатство! Беру все за тыщу!

– Ох-хо-хо! – схватился за живот Фаля, и Гершкович тоже искренне захохотал. – Тысячу! За что? Тут хлама – две трети! Ладно, дам двести рублей, а ты вслух произнесешь честное пионерское, что забудешь о том, что дедушка Яша иногда пьет в подсобке коньяк и вспоминает молодость.

– Слышишь, ты, дедушка Яша! Мне на пионеров наплевать, так же, как и тебе, и Давиду, и половине ваших клиентов! Это – коллекция, для настоящего фалериста – дар небес. Уж за семьсот всучишь, не сомневайся. А я прошу всего пятьсот.

– Слушай, Олежек, я очень уважаю то, что ты в любую погоду в каждое время года приходишь сюда почти во все выходные, но у меня слабые нервы, очень слабые. Не надо тут смеяться над старостью. То ОБХСС, то Колыма, а теперь пятьсот рублей! Откуда у меня столько наличности?

– В той же подсобке, – взглянул ему глаза в глаза Олег, – под третьей паркетиной во втором ряду от левого дальнего угла.

– Мальчик, – снял очки Фальдберг, – а ты не боишься, что тебя тут завалят, как Павлика Морозова, а ночью труп в Москву-реку спустят?

– Нет, Яша, – Олег на всякий случай сделал шаг назад, – хотел бы на тебя навести – навел бы, не сомневайся. А я пришел предложить сделку: пятьсот рублей – нормальная цена. Я добавляю к ним еще пятьсот своих, и покупаю у тебя фунты стерлингов. И больше в своей счастливой предпринимательской жизни ты меня не увидишь. А тайничок перепрячешь – и дело с концом.

– Фунты? – директор взял платок и принялся протирать очки. У двери звякнул колокольчик, по ступенькам бодро сбежал лохматый юноша.

– Закрыто! – рявкнул Яков Ицхакович на застывшего в недоумении парня. – Давид, запри дверь!

Гершкович вышел из-за прилавка, не очень вежливо подтолкнул нежданного гостя в спину, когда тот вышел, провернул в замке ключ и задернул штору.

– Олег, у меня нет фунтов, у меня есть марки. И, Олег, если все действительно так, как ты говоришь, придешь в следующий раз – Давид тебя не впустит. Мне очень не понравились твои истории, очень. Я, знаешь ли, не помню, чтобы я тебе о тайнике говорил. Совсем не помню. И не только тебе, а вообще кому-нибудь, понимаешь? То, что валютой приторговываю – ну, да, мог сдать какой-нибудь наркоша; мажоры, папины сынки – ай, как же они меня выводят! Но про тайник…

– Это склероз, – кивнул головой ученик шестого «А». – Это для твоего возраста нормально. Тем более тяжелая судьба, зона, плохое питание… Ничего удивительного. Коньяк был «Арарат», подогнал тебе его Ашот Асатурович, втюхал ты ему какой-то орден времен Екатерины, и пили мы вечером вдвоем, ты мне и иконы показывал, и тайник, причем чуть не лопнул от гордости.

– Я Манучаряну еще и орден отдал? – оцепенел Фаля. – Давидик, у меня крыша едет. Надо продавать это все и переезжать в Сочи. Я с детьми пью коньяк в подсобке – мама дорогая!