Урусут
Шрифт:
– Ну, тогда по экономике Киевской Руси тебе Довнар-Запольский нужен.
– Не нужен, – оборвал его коллега. – Только лишнюю воду лить… У мальчишки каждый день по минутам расписан. Запомни, Олег: Аристов, Греков и Юшков – все, достаточно. А потом двигайся дальше, сколько душе угодно.
Константин Сергеевич бросил на папу тяжелый взгляд, Вождю показалось, что в нем мелькнула злоба. Мама сидела раскрасневшаяся от коньяку и разговоров, ничего не замечала.
– Ладно, – кивнул гость. – Но что за нонсенс: «торговый капитализм»? Да еще при рабовладении?
– А что за феодализм, – отец сложил руки на груди, – без приоритета сельского хозяйства?
– Но это противоречит здравому смыслу!
– Здравому смыслу противоречит попытка подогнать средневековую жизнь под теории, появившиеся спустя тысячу лет!
– Но с этими теориями все согласны!
– Хорошо – скажи тогда, какой строй был у Аттилы – первобытно-общинный или рабовладельческий?
Константин Сергеевич напрягся и вдруг выпалил:
– Переходный!
Папа расхохотался. Олег, боясь, как бы полыхавший между коллегами огонь не перекинулся на него, сославшись на усталость, откланялся, умылся, почистил зубы, нашел в родительской библиотеке Юшкова на украинском, вздохнув, вернул на место. А Грекова он уже давно прочел. «Мы пойдем своим путем», как говорил великий Ульянов-Ленин. Допш при направленном свете от настольной лампы на подушку Олежки – лучшее снотворное и способ достойно завершить день.
Как в комнату проскользнул, быстро разделся и юркнул под одеяло на свою кровать Игорек с распухшими и посиневшими от поцелуев губами, младший брат уже не видел – он крепко спал.
Часть 4
Июнь 1391-го года
Великая Орда
I
Олег сам, до последней детальки, до петушка-флюгера, до оконного ставца, до резного крылечка выстроил себе такие хоромы о нескольких этажах с переходами во все стороны, что слава о них задолго до окончания строительства по земле покатилась. Со всех стран, знаемых и заморских, стекались посланцы на это диво-дивное глазеть да восхищаться. И вот как вбил он последний медный гвоздик, пришла пора вводить в терем хозяйку. Ну, перво-наперво, кота пустили, тот с шипеньем прыгнул в угол и затих. А затем уж в свежую, истекающую смолой горницу плавно, словно лыбедь сказочный, вошла сама Анфиса Тимофеевна. Величавым, строгим, но довольным взглядом из-под ровного полукруга бровей водит по сторонам, улыбается – угодил супруг, значит. А как ради такой жар-птицы и не расстараться! На ней парча, жемчуга нитями, изумрудные и золотые браслеты, серьги с рубинами, перстни с сапфирами. По плечам струится голубой китайский шелк в серебряных узорах, в руках – беличий коротель с вишневым бархатом. Повернулась, прошлась туда-сюда. Концы красных выступок горят из-под подола, все каменья будто разом при повороте вспыхивают, пышные палевые рукава схвачены у запястий парчовою оторочкой, вышитой мелким жемчугом. Вдруг озорно улыбается – гости еще не вошли, подходит к Белому Лбу, берет его грубую плотницкую ладонь и кладет себе на грудь. Только грудь маленькая и парча с шелком – грубее холста. А в улыбке среди почему-то желтых зубов он замечает справа вверху две дырки.
– А-а! – кричит Олег и просыпается.
– Дурной сон? – зевая, спрашивает Алтантуяа, поворачивается, втыкая свой теплый зад ему в живот, а ладонь супруга, которую держит своими маленькими пальчиками, запихивает себе за пазуху, ближе к небольшим острым грудкам. – Всю ночь
На второй половине шатра раздается не плач, не вой, а требовательная команда:
– Уа!
Так как ответ не последовал, сила команды удваивается:
– Уа-уа!!
– Ну вот, – встает жена, – опять не выспалась. Если Ильсия злится – надо ее козлиным молоком поить – видно, нездоровится.
– Я наружу… – вяло сказал древоделя.
– Если соберешься уйти куда – предупреди, ладно?
– Ладно…
Только шагнул из юрты – Туглай навстречу.
– Никак субх вышел делать? – ухмыльнулся тот.
– Ага. И зухр заодно. Просто отлить.
– Давай провожу. Все равно я к тебе для разговора.
– Ну, пошли.
«Отлить» в монгольском стойбище или походном лагере – дело не простое. Если совершить сие в пределах оных, наказание – смерть. Ну, или заплатить шаману-колдуну уйму денег, чтобы «очистил» место.
У шатра сотника Юлгиза второй день стояло воткнутое копье с черным войлоком – метка умирающего.
– Как нормальный боец, так подхватит болезнь и помрет перед боем. Как болтун-краснобай – бочку арака выжрет, двух баранов слопает – и хоть бы что, – заметил Олег.
– Кого ты имеешь в виду? – захохотал арактырец.
– Не тебя, мин-баши…
Последнее слово русский ратник произнес с сарказмом, не ускользнувшим от монгола.
– «Мин-баши»! – передразнил тот боевого товарища. – Вот убьет меня Тимур – станешь на мое место.
– Мне наплевать на все ваши степные: карьеру, грабежи, золото, наложниц и прочую хрень. Мне год остался. Даже десять месяцев. Пройдут – только меня и видели.
– Мы к этому разговору еще вернемся.
– Вернемся, – согласился плотницкий сын, когда они, уже миновав часовых, зашли в лес и сделали свои дела.
– А вот давай на пенечки присядем, пока время есть, – предложил Туглай.
– Давай. Только зачем тебе чужеземец понадобился?
– Ты не простой чужеземец. Ты умный чужеземец. Посоветуемся?
– Да почему нет? – урусут сорвал травинку и начал ее жевать.
– У одних утренний намаз, другие по бараньей лопатке гадают, а мы пока тут поболтаем.
– Болтай.
– Тохтамыш больше не станет уходить от Тимур-Ленга. Сегодня он даст бой.
– Он даст бой, только опять, как заяц, сбежит, как и из Дербента четыре года назад, и из Ак-Орды – два. Только наши головы в поле оставит.
– Я сейчас направляюсь на джанкы. Там будут почти все тысяцкие и самая верхушка – Тохтамыш, огланы Таш-Тимур, Бек-Ярык, наш Илыгмыш, Бек-Пулад, и найоны – Актау, Урусчук-Кыят, Иса-бек, Кунче-Бугу, Сулейман-Суфа, Науруз, Хасан-бек. И все хотят драться! Тохтамыш неприкосновенен, он новый Бату, объединитель Белой, Синей и Золотой Орды. Чингисхан завещал все эти земли чингизидам! Разобьем здесь, потом в Хорезм! Загоним чагатаев за Ходжент! Отберем Арран! Имеретию! Картли! Земли вайнахов! И будет всегда одна Орда, Великая Орда!
– А до Чингисхана народы как-то со своими землями справлялись? Тогда никто никаких завещаний не издавал? У Тохтамыша и так вся Степь – неужели ему мало? Можно остановиться! Сколько Увечный йигачей прошел, чтобы сюда добраться? Ему отступать некуда! Для него поражение – смерть! А для наших – вон, весь Дешт-и-Кипчак для бегства! Сытые, довольные, отъевшиеся, в поход девок и скраб взяли – если уж решил этого Защитника Веры, Меч Ислама измотать – так каждый день несколько кошунов выделяешь – и в бой! На следующий день – другие в бой, и сразу назад!