Урусут
Шрифт:
– Лариса Николаевна! – произнес гость, вынимая завернутый в алую с золотым орнаментом бумагу подарок. – Не откажите в любезности принять венгерский презент.
Мама разорвала упаковку и вынула фиолетовый шелковый шейный платок.
– Костик! – расцвела она от радости. – Ну зачем ты…
– Лариса Николаевна, для меня это удовольствие! Иван Александрович! – следующим кроликом оказался миниатюрный радиоприемник.
– Кость! – папа развел руки в стороны. – Полдня вместе провели. Зачем до вечера ждал?
– Чтобы
Белый Лоб подошел ближе. Гость достал из бокового кармана пиджака значок в целлофане, вынул его из пакетика, подышал на лицевую сторону, потер о пиджак, вручил мальчишке.
– Ты же еще занимаешься этой, как ее…
– Фалеристикой!
– Да, точно.
– Конечно! – Вождь повертел подарок в руке. – «Ференцварош»…
– А что огня не видно в глазах? Почему без энтузиазма? Да, «Ференцварош». Но я ведь летал в Венгрию – откуда там возьмется «Реал», Мадрид?
– Все верно. Да вы что, я все равно доволен.
– Ну и славно. Ах, да, – папин начальник выудил из другого кармана упаковку жвачки «Риглис Спирминт».
«На всех друзей не разделишь, – сразу мелькнуло в голове у Олежки, – придется каждую пластинку ломать на две-три части…»
– Спасибо! – поблагодарил он.
– Лар, старший сын дома? – следом спросил гость.
– Куда там, – нахмурился отец. – У него «первая любовь». Вчера вообще за полночь вернулся.
– Но первая любовь, – сказал Константин Сергеевич и внимательно посмотрел на маму, – это ведь прекрасно!
– Да, в десятом классе, за месяц до экзаменов и получения аттестата!
– Вань, не греши на сына – он у тебя отличный парень.
– Отличный… – пробормотал папа, но младший Белый Лоб заметил, что похвала ему приятна.
Показался очередной кролик, плоский и четырехугольный.
– На, – произнес визитер и протянул подарок Олежке. – Передашь Игорю.
Юный меломан посмотрел на альбом – гэдээровский «Пудис». Что ж, не так и плохо.
– Спасибо.
– А теперь… – и гость улыбнулся загадочно-загадочно.
– Что теперь? – кокетливо переспросила мама, хотя в семье все уже давно знали отгадку – папа не выдержал, проболтался.
– Кубик Рубика!
Ну, тут вздохи, ахи, восклицания, охи, крики.
Далее последовали: копченая колбаса, банка растворимого кофе (мама ахнула) и бутылка азербайджанского коньяку (папа довольно улыбнулся). Вождь ушел к себе и сразу поставил новую пластинку. Читать по-английски под немецкое пение невозможно, поэтому он взял в руки Любавского. Через десять минут появилась мама с тарелкой свинины с гарниром из тушеной кислой капусты. Олег снял наушники и засмеялся.
– Ты что? – удивилась мама.
– У меня сегодня немецкий день получился. Сначала споры о битве под Москвой в Великую Отечественную, затем значок
– Конечно, – сказала мама. – Ты не обижайся, что мы тебя вместе с собой не усадили, но мне не нравится, когда взрослые выпивают при детях, а потом еще и спорят между собой.
– Да я все понимаю.
– Правда?
– Ага. Подрасти надо.
– Ну, не сердись. Сейчас горчица будет.
Он так и поел – в наушниках перед раскрытой книгой. Готовила мама вку-у-у-сно!
Часа через полтора она вернулась, забрала тарелку и позвала сына на кухню.
«Началось», – подумал Вождь.
– Ни одна из частей исторической науки не является настолько простой, чтобы ее можно было понять и управлять ею без абстракции. Абстракция – это замена рассматриваемого периода некоторой моделью, моделью схожей, но более простой структуры! Таким образом, построение моделей формальных, или идеальных, с одной стороны, и моделей материальных – с другой, по необходимости занимает центральное место в процедуре любого научного исследования! – кричал Константин Сергеевич.
– Построение математических исторических моделей, выяснение познавательных возможностей данного класса моделей, прикладное применение моделей в специальных исторических работах недопустимо! – отвечал папа. – Каждое событие подготавливается стечением долгого ряда обстоятельств, и формализация и количественная оценка согласно принятой заранее модели ведет к забвению одних реальных фактов и выделению других, даже менее значимых, а то и вовсе не имевших место быть!..
Тут он заметил вошедшего и предложил присесть.
– Над чем сейчас работаете, Олег Иванович? – спросил гость, блестя влажными глазками – коньяку в бутылке осталось на донышке.
– Над монетарной политикой Киевской Руси, – с готовностью ответил Вождь.
– У нас студенты, – повернулся начальник к Ивану Александровичу, – и то завоеванием Центральной и Южной Америк испанцами интересуются, или там, не знаю, Столетней войной, а твой сын – монетарной политикой русского государства начала второго тысячелетия. Ну не умница?
– А что подвигло к такой теме? – удивленно спросил отец.
– Да как-то читал Георгия Вернадского, а он высказался в том смысле, что общественный строй того времени правильней интерпретировать не как феодализм, а как торговый капитализм, частично базирующийся на рабстве. Так как по Марксу капитализма раньше феодализма не бывает, я заинтересовался. Читал, читал, вот и до товарно-денежных отношений дошел.
– Ух ты, – всплеснул руками визитер. – Тебе и «Капитал» знаком?
– Мне и ленинская работа «Развитие капитализма в России» знакома. Третий том полного собрания сочинений.