Усадьба с приданым
Шрифт:
Над ухом, бубня, монотонно, будто таблицу умножения зачитывая, матерелись. И был этот мат таким восхитительным, таким утешающим, что Мария Архиповна даже зажмурилась от удовольствия.
– Ну вот, ну вот, – чужое квохтание не сразу дошло до переполненной счастьем головы. – Ой, бедные девочки! Вот ведь настрадались-то! Как же это, а?
– Да ладно вам кудахтать-то! – прогудел недовольный бас. – Понятное же дело. Взяли того, – послышался звук, будто кто-то щёлкнул ногтём по натянутой шкуре барабана. – И того! Всё!
– Ой, Колька, ты б молчал, тебе вечно только до
– Видите, у печки пол железом оббит? – частил высоковатый даже для него голос Тёмы. – Это чтоб угли на половицы не попали. Ну и крышка-то тоже оббита и не заметишь. Вроде лист и лист. Нет, ты смотри, смотри! Вот гвоздики и вот гвоздики. Здесь шов между листами и здесь вроде шов. А это совсем и не шов! Щель между крышкой и полом! Здорово, да? Если б не Арей…
Ирка ревела с подвыванием, будто профессиональная плакальщица и её, кажется, тоже кто-то утешал. А Маша, наконец, что-то начала соображать. Она подалась чуть назад, отлипнув носом от почему-то мокрой, хоть выжимай, майки, снизу вверх заглянула в очень серьёзные, даже, наверное, сердитые и светлые, совсем как у Зверя, глаза.
– А где Арей? – спросила девочкиным голоском и сочно шмыгнула носом.
Оказывается, она тоже ревела, да ещё как! Вот и майка у Добренко промокла. Опять. Кажется, Мельге на его груди уже рыдала. Полное дежавю.
А Саша ничего не ответил, только Маша почему-то сразу сообразила посмотреть вниз, под ноги.
Пёс, перемотанный странно белыми бинтами, пластом лежал на полу, положив ушастую голову на лапы. И вид у него был бы совсем несчастным, если б не жмурящиеся, хитрющие и дико довольные глаза.
– Я не сразу сообразил его выпустить, – негромко признался Саша, но Мария дрессировщика прекрасно слышала, его голос даже хоровые причитания не заглушали. – Хоть он и рвался. Это уж потом, когда всё обыскали… А он тебя нашёл.
– Ты меня нашёл! – восхитилась Мария Архиповна, присаживаясь на корточки и робко, кончиками пальцев, погладила мохнатое ухо. – Ты меня нашёл. Ты мой настоящий рыцарь. Ты же собака!
И Маша снова разревелась, подвывая Ирке бек-вокалом, утирая ладонью капли, с завидным постоянством натекающие на кончик носа.
Арей прикрыл глаза чёрными прямыми ресницами, соглашаясь, что он собака. А ещё супермен, в смысле, супердог, герой и, вообще, молодец.
– Ну так, граждане и гражданочки, – раздался над Машиной головой чей-то очень решительный голос. – За-аканчиваем групповой плач и причитания. Предлагаю приступить к конструктивизму.
Мельге задрала голову, разглядывая раскомандовавшегося, позволившего вмешаться в её счастье.
Мужик оказался очень большим, просто огромным, ну или, по крайней мере, таким снизу виделся. Да нет, по сравнение с Иркой, которую он одной рукой отечески приобнимал за плечи, а другой не совсем отечески за талию, даже чуть ниже – успокаивал так, надо полагать – новоявленный руководитель и впрямь мерещился горой. В плечах косая сажень, грудь бочкой и вроде бы на животе, туго обтянутом футболкой, «кубики» бугрились. Зато уши почти размазаны по черепу, как у боксёра, нос откровенно кривой и на голове ежик волос длинной в палец.
Кто
– Здрасти! – неожиданно выпалил «котик», покивав Маше почти бритой башкой. – С возвращеньицем.
– Спасибо, – всё тем же девочкиным тоном отозвалась Мария Архиповна. – А вы кто?
– Конь в пальто! – радостно отрекомендовался громила. – А по совместительству Санёк, дружбан этого вот.
И указал совершенно квадратным подбородком на Добренко. Саша пожал плечами.
***
Утихомириться удалось не всем и не сразу, но, в конце концов, вроде бы поуспокоились. Поскольку дома даже сидеть было не на чем, решили переместиться «на воздух», к гамаку, где давеча пикником баловались – Маше вдруг показалось, что пикник этот случился давным-давно, в прошлом столетии, например, а то и вовсе в другой жизни.
Расторопная Алла при поддержке колькиной жены и Оксаны мигом организовала чай «с закусками»: двумя жаренными курицами, громадной сковородкой с жаренной же картошкой, тазиком салата и ещё чем-то таким, а так же эдаким. Тёма, с перемотанной как у красноармейца головой, приволок самовар с трубой. Невесть откуда появилась бутыль домашней наливки, кажется, всё та же.
В общем, расселись.
– Ну, рассказывай! – приказал «конь в пальто», залихватски махнув первую рюмку.
Не чая, понятно.
Отмытую, переодетую и подлеченную Ирку он больше не обнимал, даже не смотрел на неё, да и она отсела от громилы подальше, поглядывая на «котика» почти испуганно. Но Алла, смерив их задумчивым взглядом, загадочно улыбнулась. Маше это показалось подозрительным.
– Да я тебе уже всё ещё вчера обрисовал. Ну так, в общих чертах, – отозвался Саша, безрезультатно пытаясь подцепить вилкой лепестки румяной картошечки.
Безрезультатно, потому что орудовать ему приходилось левой рукой, в правой была Маша, притиснутая к его боку так плотно, словно дрессировщик хотел её к себе приклеить. Откровенно говоря, Марии было жаль Добренко: умаялся человек, проголодался, ему б нормально поесть. Но сейчас Мельге не отлипла бы от него, даже если б любимый от голода помирал.
– А он кто? – шёпотом спросила Маша из-под добренковской подмышки.
– Друг, – также тихо ответил дрессировщик. – Мы с ним ещё с больницы. Он там… В общем, тоже неприятность случились.
– Не-е, – протянула Мария, – а предметнее? Полицейский? Военный? Фсбешник?
Саша пожал плечами. Подумал и всё-таки уточнил:
– Друг.
– Сашка! – рявкнул «друг», – кончай с любимой миловаться, успеешь ещё. Выкладывай тактическую обстановку!
– Кончай орать, Сань, – поморщившись, отозвался дрессировщик. – Какая ещё обстановка? Видишь, пропали наши… девушки.
– Эт’ я вижу, – покивал «котик», многозначительно покосившись на странно притихшую Ирку. – Девушки у вас… да-а! Значит, говоришь, пропали?