Усадьба
Шрифт:
Киана сдержанно прикрыла веки и стиснула зубы.
— Как сбежал? Куда?! Его же охраняли! — завелся Бут.
— Нельзя удержать дикого зверя, учуявшего запах добычи, — задумчиво проговорил Рэй.
— Слушай, ну у этого зверя есть, как минимум, сознание, а не просто инстинкты. Он же понимает, что сам жертва в данном случае.
— Понимает, — вмешалась Темперанс. — Поэтому и кладет голову на плаху. Ради друзей… У которых просто связи не было! — Она с укоризненным видом обвела троицу рукой.
— Хорошо, теперь вопрос: где плаха?! — нахмурился агент.
— Вариантов бесчисленное множество, — заключил детектив Веккио.
— Вариант один, — возразила Киана, глядя на него искоса и исподлобья.
— Слишком очевидный, чтобы быть истинным.
— А истина всегда на поверхности, агент Бут. Это мы все усложняем. Хочешь что-то спрятать, положи на самое видное
— И тут снова появляется пресловутое «если». Если ты ошибаешься, Бентон наверняка погибнет.
* * *
Усадьба освещалась светодиодными лампами, встроенными в панели дома по периметру. Фонари, выстроившиеся по обе стороны мощеной дорожки, были погашены. Кованая калитка оказалась незапертой.
Бентон открыл ее, выключил фонарик и, крадучись, двинулся к строению. Темные окна зловеще глядели на него. Некоторые из них были открыты и наружу вываливались языки штор. От дождя их закрывала крыша, но кончики, все же, намокали и шумно хлестали по стенам. Констебль подошел к входной двери и повернул ручку. Дверь поддалась, впуская мужчину в самое сердце ловушки, и под действием порыва ветра захлопнулась за его спиной, заставив вздрогнуть и обернуться.
Дальше Фрейзер медленно и бесшумно передвигался по опустевшему дому, используя все свои навыки следопыта, пока не добрался до столовой. Двери, ведущие на террасу, тоже были распахнуты, и ветер носил по помещению листы бумаги. Свет проникал сюда с улицы, а потому на столе вполне возможно было разглядеть цветные глянцевые снимки разной величины. Бентон понял, что не ошибся, и чувствовал, что он здесь не один. Он принялся рассматривать фотографии, не беря их в руки, но раздвигая пальцами одну из-под другой. На всех были запечатлены одни и те же люди, как две капли воды похожие на него, в разных местах, за разными делами. Кто-то даже позировал в незапамятные времена, глядя в объектив одной из первых фотокамер. Возможно, в последний раз. Несколько черно-белых снимков оставили на его пальцах крохотные кусочки глянца. Он посмотрел на руку и потер пальцы между собой. На мгновение остановился и поднял голову к проему, ведущему из столовой в кухню.
Там, облокотившись плечом о косяк, стоял пожилой мужчина с седыми волосами и густой, но аккуратной растительностью на лице. Погода продолжала неистовствовать, и всполох молнии озарил все помещение молочно-голубым светом. Старик был одет в бежевый сюртук и темные брюки. Белую рубашку у горла прикрывал завязанный на манер восемнадцатого-девятнадцатого века шейный платок.
— Где мои друзья? — Бентон был готов к этой встрече, а потому ничуть не удивился.
— Пока в безопасности, — проговорил старик. — Но, если ты сбежишь, они умрут.
— Кто вы? — Констебль сглотнул, но не дрогнул.
— Я — просто очень уставший человек, который хочет расстаться с этим миром. И не важно, в ад или в рай. А ты мне в этом поможешь. — Мужчина прошел в столовую и остановился напротив Фрейзера, бросив косой взгляд на множество фотографий. — Я расскажу тебе мою историю. Ты последний. И отступать тебе некуда… Ты понимаешь, почему…
— Понимаю, — обреченно произнес канадец. — Если моя смерть остановит ваши бесчинства…
— Твоя смерть остановит мою жизнь, мальчик. Ты не представляешь, как долго я ждал этого дня! — Старик подошел к выходу на террасу и выглянул наружу. — Я родился в тысяча пятьсот сорок седьмом году во Франции в городе Авиньон, — начал он. — Мой отец был состоятельным человеком, а я — примерным отпрыском, но с жаждой приключений, поэтому у меня все те же травмы, что и у тебя, и мистера Фонтрея, и тех, кто был до вас. К тридцати пяти годам я достиг определенных успехов в деле отца и получил церковный сан. А церковь в те времена, надо сказать, имела большее влияние на быт простого народа, чем короли и их наместники. Да и на самих королей и их наместников тоже. — Пожилой мужчина снова облокотился плечом об откос двери и оперся на левую ногу. Правую же отвел назад и поставил на носок, продолжая наблюдать за бушующей непогодой. Голос его был спокойным и усталым. Бентон молча слушал. — Благодаря связям у меня появилась возможность в составе европейских колонизаторов, как миссионеру, посетить Америку — новый для нас континент, со времени открытия которого прошло пятьдесят с небольшим лет. В отличие от испанцев, ссылавших на освоение тех земель всякую шушеру, Франция призывала туда своих лучших сынов. — Старик хмыкнул. — Нам достались самые выгодные места с плодородными почвами и водой
Местное население было дня нас в диковинку: смуглые люди в набедренных повязках или ярких национальных костюмах. С раскрашенными лицами, перьями в волосах. Привычное нам огнестрельное оружие им заменяли луки, стрелы и топоры, а добротные дома — вигвамы. Как оказалось, несмотря на весь свой допотопный арсенал и несовершенные военные навыки, это племя — называлось оно «Оджибве» — владело всем современным штатом Висконсин и вело войны за близлежащие территории. Причем довольно продуктивно, чем снискало определенную славу и почет даже у врагов. Мы подписали с ними союз и начали совершать набеги вместе, но уже при поддержке ружей. Они считали нас своими белыми братьями, а нам нужно было лишь одного, заполучить приличный кусок Нового Света и преподнести его королю Франции Генриху III, как часть государства, как колонию. Для этого предстояло сразиться не только с местными, но и с земляками — европейцами, которые обладали теми же технологиями, что и мы.
Шаманы племени рассказывали, что они пришли на обжитые ими впоследствии земли с острова Черепахи, где к ним из моря поднялись семь сверкающих ракушек миигис. Одна из них была очень сильная и несла смерть людям от руки ею владеющего, поэтому она погрузилась обратно под воду. Шесть ракушек, которые остались, основали тотемы. Эти демиурги направили народ в путешествие на запад и появлялись потом все время в снах и медитациях шаманов. В одном из таких видений раковина сообщила, что чем дальше на запад пройдет племя, тем дольше сможет следовать традициям, поскольку с востока идут новые люди. Это видение могло быть пророчеством нашего прихода.
Место, где стоял вытесанный из дерева тотем, было огорожено священными камнями и располагалось в роще. Нам подходить туда запретили. Мы списали такое требование на религиозное невежество язычников, которых нам еще предстояло обратить в праведную, с нашей точки зрения, веру. Но любопытство взяло верх и однажды ночью я решил разведать обстановку.
Каково же было мое удивление, когда, отыскав вход у огромного валуна за деревьями на капище, я оказался в просторном подземном помещении. Оно было выложено из камня и освещалось факелами, подвешенными в углах на золотых кольцах. Воздух там был насыщен запахом каких-то трав, а в центре на семиугольном монолитном столбе высотой где-то в метр стояла малахитовая черепаха, вокруг которой лежали те самые раковины-каури из легенды. Сделанные из самоцветов, они были размером с ладонь, в отличие от их естественных прототипов. Легенда оказалась недосказанной, и самая разрушительная раковина теперь предстала передо мной в кроваво-красном цвете. Не знаю, какой магией она была наделена, но тогда я и понял, в чем заключалось поразительное везение оджибве, которые одерживали победу за победой над любым противником.[21] И решил, что эта раковина отныне принадлежит Франции.
Меня поймали, как только я вынес ее из подземелья. Связали, отвели к вождю, а потом к мидевивин — организации шаманов, где было принято решение, что я должен поплатиться за свое деяние. Меня клеймили, как предателя и прокляли, обрекли на вечные скитания. В любом моем союзе должны были рождаться только мальчики, которые не достигнут совершеннолетия. Это будет продолжаться, пока я семь раз не убью сам себя. Седьмое убийство станет для меня освободительным. Я недооценивал этих людей. Они обладали великой силой, значимость которой я познал позже. Я был уверен лишь в том, что моя религия единственная истинная на земле, и Господь защитит меня от язычников. Но все оказалось гораздо ужаснее. Той же ночью меня вывезли за пределы владений оджибве и бросили в степи. Как это объяснили моим товарищам, я не знаю. С тех пор и начались мои скитания. Домой я вернулся лишь через несколько лет. Будучи в церковном сане, соблазнил молодую особу, после чего был разжалован и вынужден на ней жениться. Наш первенец — мальчик, умер от чумы в три года, жена от отчаяния повесилась на балке в хлеву. Я списал это на простое совпадение, но когда потерял еще троих наследников, крепко задумался. Я заметил, что перестал стареть, а потому перебирался из одного города в другой, а потом пришлось менять и страны. Везде повторялась одна и та же история: соблазнение, женитьба и смерти, смерти, смерти. Все это происходило против моей воли, будто что-то насильно заставляло меня каждый раз погружаться в один и тот же омут. Я возвращался обратно в Америку, но не нашел там ни племени, ни их священного тотема.