Ущелье дьявола
Шрифт:
И, поклонившись барону, Самуил вышел, высоко подняв голову, с угрожающим взглядом.
Барон Гермелинфельд опустил голову.
— Какая дикая борьба! — тихо проговорил он. — Он виновен перед светом, а разве я прав перед ним? Не являемся ли мы по неисповедимым путям провидения тяжким возмездием один для другого.
Глава двадцать шестая Каменная импровизация
Спустя тринадцать месяцев после событий, которые нами рассказаны, 16-го июля 1811 года, в одиннадцатом часу утра, почтовая карета выехала из Ландека и покатилась
В этой карете сидело четверо проезжих, даже пятеро, если считать крошечного, двухмесячного беленького и розовенького ребенка, спавшего на руках своей кормилицы, хорошенькой, свежей крестьянки, одетой в роскошный греческий народный костюм. Трое других проезжих были: очень молодая женщина в трауре, молодой человек и горничная. Позади кареты сидел лакей.
Молодая женщина была Христина, молодой человек — Юлиус, а ребенок — их первое дитя. Христина носила траур по своему отцу. Пастор Шрейбер за десять месяцев перед тем пошел в горы напутствовать умирающего в страшную бурю, жестоко простудился и быстро сошел в могилу. Христина более не нуждалась в нем, и он со спокойной душой благодарил бога, призвавшего его к жене и к старшей дочери. Угасал он тихо, почти весело. После его смерти барон Гермелинфельд взял маленького Лотарио и вверил его воспитание пастору Оттфриду.
Печальная весть о смерти отца прошла черной тучей на заре счастья Христины. Случилось так, что известие о смерти отца было получено ею почти в одно время с известием о его болезни, так что она не имела никакой возможности вернуться к нему, чтобы принять его последний вздох. Кроме того, она в это время уже готовилась стать матерью, и Юлиус все равно не пустил бы ее. Трепеща за ее здоровье, он даже прервал путешествие и поселился с нею на одном из цветущих островов Архипелага.
Мало-помалу острая печаль утраты сгладилась. Теперь у Христины на всем свете остался один только Юлиус, и она вдвое крепче привязалась к нему. Сожаления об отце мало-помалу уступали надеждам матери. Мать утешала дочь.
Таким образом, Юлиус и Христина провели самые счастливые месяцы их жизни среди пышных красот Востока, украсившего их любовь всем своим очарованием. Потом Христина разрешилась мальчиком, которого мы и находим в почтовой карете. Доктор объявил, что для успешного роста и здоровья ребенка было бы благоразумнее перебраться на лето в более умеренный климат. Поэтому Юлиус и Христина решили немедленно вернуться домой. Они приехали в Триест, оттуда направились на Линц и Вюрцбург. Но прежде чем направится во Франкфурт, они хотели завернуть в Лан-дек, чтобы помолиться на могиле пастора Шрейбера. Посетив могилу и вдоволь наплакавшись над ней, Христина пожелала увидеть пасторский дом, в котором уже поселился преемник Шрейбера. Этот дом, где она провела всю свою жизнь и где теперь поселились чужие, доставил ей больше грусти, чем кладбище.
Юлиус поспешил увести ее.
Тринадцать месяцев брачной жизни, по-видимому, нисколько не ослабили любви Юлиуса к Христине. Его взгляд, правда, не пылал жгучей страстью пламенных натур, но зато дышал всей нежностью преданных натур. Было видно, что муж по-прежнему остается влюбленным.
— Видишь, как я мало ревнив. Я сам подношу тебе моего соперника, чтобы ты его поцеловала. Теперь ведь у меня явился соперник. Два месяца тому назад ты любила только меня одного, А теперь нас двое. Ты поделила свое сердце на две части, и я не знаю, кому принадлежит большая половина, мне или ему.
И он принимался ласкать, целовать и тормошить ребенка, стараясь развеселить его. Христина сама старалась улыбнуться, подавляя свою грусть.
— А ведь тут где-то неподалеку должны быть развалины Эбербаха, — сказал Юлиус, силясь вовлечь ее в разговор.
— Да, мы сейчас поедем мимо них, — ответила она.
Когда они были в Ландеке, преемник Шрейбера мимоходом спросил их, не в замок ли они едут. Получив от них отрицательный ответ, он спросил их, когда же они намерены туда поехать?
— Зачем нам туда? — ответил Юлиус.
На этот вопрос пастор, казавшийся удивленным, ничего не ответил, а только посоветовал им посетить развалины. Юлиус не понял, что он хотел этим сказать, но подумал, что такая экскурсия будет полезной в качестве развлечения для Христины, и приказал кучеру ехать к Ущелью Дьявола.
И вот как раз в эту минуту карета сделала крутой поворот, и Юлиус не мог удержать громкого восклицания.
— Что такое? — спросила Христина.
— Посмотри туда, — сказал он. — Не ошибаюсь ли я? Мне казалось, что на этом самом месте должны быть развалины Эбербаха.
— Ну, так в чем же дело? — продолжала она, мало-помалу отрываясь от осаждавших ее мыслей.
— Разве ты не помнишь о моих мечтах, когда мы гуляли в этих развалинах?
— Да, я помню, ты мне говорил о том, что хорошо бы выстроить вновь этот замок.
— Ну да, и вот видишь, наши мечты осуществились.
— Это ужасно странно! — ответила Христина, удивленная не менее своего мужа.
И в самом деле, на том месте, где они видели только три развалившиеся стены, теперь перед ними высился новый, вполне отстроенный замок, великолепно увенчавший собой громадную скалу и как бы повисший между пропастью и небом. Это был кубической формы замок с круглыми башнями по углам. Одну из этих башен им было видно всю целиком, а от трех других виднелись остроконечные кровли. Многие части здания оставались скрытыми за густой листвой деревьев.
— Меня разбирает любопытство узнать, кто был этот волшебник, которому пришла фантазия осуществить наш сон, — сказал Юлиус. — Остановимся, Христина, и зайдем посмотреть.
Карета подъехала к воротам, сквозь которые виднелась аллея, поднимающаяся к замку. Юлиус велел кучеру остановиться. Лакей соскочил на землю и позвонил. К воротам примыкали две будки в стиле Возрождения. Из той, которая стояла вправо от ворот, вышел привратник и отпер ворота.
— Чей это замок? — спросил Юлиус.