Ущелье дьявола
Шрифт:
— Вюрцбург, — сказал председатель, — еще не центр Германии. Что скажет Дрезден, сердце Германии? Посмотрим, как оно бьется.
Чтец взял третье донесение.
«Король и королева Саксонии готовятся выехать встретить императора Наполеона. Город также занят этими приготовлениями. Все городское население, к которому примкнули и жители соседних сел и деревень на двадцать миль в окружности, выйдет навстречу великому человеку. Здесь прямо целое полчище принцев и королей, целый базар тронов и корон. Народ ликует, энтузиазм полный. Наполеон будет оглушен криками восторга. В театре готовится к постановке соответствующая событию пьеса, которая обоготворяет
— Довольно! — прервал чтеца президент. — Отвернем взоры от подобного унижения нашей родины. Вот каким образом Германия принимает своего господина! Она лижет ноги тому, кто наступает пятою на ее лицо. Этот человек отправляется на войну с такой помпой, с какой победители только возвращаются с войны: он заранее торжествует победу, до того все уверены в ней!
Председатель прибавил не без гордости:
— Но остаемся еще мы. Существует еще Союз Добродетели.
Он обратился к другому лицу из семерых.
— Скажи нам, в каком положении находится Тугендбунд?
— Увы! — прозвучал ответ. — Со всех сторон происходит страшная деморализация нашей партии. Этот повсеместный народный восторг, сопровождающий победителя на каждом шагу, кажется ей подтверждением всеобщей веры в то, что Наполеон — избранник божий, и что само провидение возвеличило его перед целым миром. Суеверие это овладевает умами. Многие прислали извещение о своем уходе из Союза. Почти все верят в то, что сам бог руководит действиями Наполеона, и что грешно даже и сражаться против него.
— Остальное само собой понятно, — возразил глава. — Значит, повсюду царит подлость, слабость, желание выслужиться. Нет ни одной души, которая бы решилась мстить за унижение своего человеческого достоинства, ц которая бы гордо держала голову, не обращая внимания на общее преклонение перед ним. Все раболепствуют. Звук шпор какого-то прохожего пугает до смерти этих гордых храбрецов, которые от страха бросаются наземь лицом и позволяют давить себя без малейшего жалобного стона. Ах, неужели Германия действительно дошла до этого? Неужели придется отказаться от независимости? Неужели перестать действовать и сказать: — Раз вы хотите быть рабами, так и будьте рабами! Разве не найдется человека, который бы решился восстать за общее правое дело? Неужели во всем мире нет такого человека?
В то время как председатель говорил эти слова, над его креслом раздался слабый звук колокольчика.
— Что это такое? — спросил один из семерых.
— Это наш гость, Самуил Гельб, — ответил глава. — Он просил позволения войти.
— Пусть войдет! — сказали все в один голос. — У него, может быть, есть для нас лучшая новость.
Председатель позвонил в колокольчик.
— Я как раз говорил о нужном нам человеке, — сказал он. — Кто знает, может быть, бог услышал мое желание? Самуил надежный и испытанный боец, может быть, он-то и есть тот самый человек, который спасет нашу родину и свободу.
Глава шестьдесят шестая Самуил желает подражать России
Минуту спустя в потайную комнату совета Союза вошел Самуил.
Он отдал собранию глубокий поклон и стал ожидать, чтобы председатель обратился к нему с вопросом.
— Самуил Гельб, имеете ли вы что-либо сообщить нам? — спросил глава.
— Имею, — ответил Самуил.
— Говорите. Что вы узнали, и что можете сделать?
— Что я узнал? — переспросил Самуил. — А узнал я, что Наполеон вступил в пределы Германии, и что в то время, как мы разговариваем здесь, он находится в нескольких милях отсюда.
— Неужели? — удивился председатель. — А каким же это образом? Говорите.
Шепот удивления и недоверия пробежал в этом бесстрастном и надменном собрании.
— Так вас это удивляет? — заметил Самуил. — Вы никак не можете представить себе, чтобы какой-нибудь скромный, второстепенный член союза сделал такое чудо? Однако, если я все-таки сделаю чудо, то поверите ли вы тогда в мои способности, и заслужу ли я тогда первое место в вашем союзе?
— Сначала сделай то, о чем говоришь, — ответил глава, — а потом и проси, что хочешь.
— А вы вспомните тогда свое обещание?
— Клянусь. Но объясни же нам, что ты задумал сделать. Каковы твои средства? Будешь ли ты Брутом? Или, может быть, ты нашел кинжал Фридриха Стапса под его кровавым эшафотом?
— Для вящей неудачи? И еще для того, чтобы усилить общее мнение, что тирану покровительствует само провидение? Нет, господа. Нет, я вовсе не намерен протискиваться в толпу, к самому сердцу Наполеона, чтобы меня растерзала его гвардия, чтобы добрый немецкий народ, который я желаю освободить, убил меня в награду за мое рвение. Нет, Наполеон умрет, а я буду жить. Я поражу его отсюда, не покидая даже этой горы, где мы собрались, поражу его издали и сверху, как Юпитер.
— Что ты этим хочешь сказать? Объяснись.
— Час не настал еще. Вам известно мое намерение, а до средств, которые я употребляю, вам нет дела.
— Что? Вы глумитесь что ли, сударь? — строго спросил глава.
— Самое большее — это то, что я не доверяю вам, — сказал Самуил. — Разумеется, все вы, слушающие меня, высокопоставленные и власть имущие лица, выше всякого подозрения и преступности. Однако, спасти жизнь такому лицу, как Наполеон, соблазнительно для всякого, я бы сказал, пожалуй, и для самого господа бога, если бы только верил в бога. Итак, я повинуюсь исключительно внушениям самой обыкновенной предосторожности, когда я вас прошу оставить мои планы при мне до тех пор, пока будет уже невозможно помешать их исполнению.
— Так к чему же тогда какие-то полунамеки? — спросил председатель.
— А к тому, чтобы заранее знать, будете ли вы за это благодарны мне. Ведь и вы могли бы, если бы захотели, стать, подобно принцам и народу Германии, спутниками этого солнца и выдать или наказать своего освободителя. А затем вам все равно придется собраться и завтра, чтобы, смотря по обстоятельствам, обсудить дальнейший план действий. Слушайте: сейчас два часа ночи, теперь именно Наполеон оставил Майнц и направляется к Вюрцбургу. Завтра в десять часов утра он остановится в Ашафенбурге, чтобы закусить. Ашафенбург недалеко отсюда, в нескольких милях. Не разъезжайтесь в эту ночь, а завтра в десять часов соберитесь опять в этом зале. Вот тогда я и скажу вам, что я сделаю. А потом мы будем ждать результатов.