Ущелье дьявола
Шрифт:
— А когда же мы узнаем их? — спросил председатель.
— В два часа, — сказал Самуил. — Один из наших, разъезжающий по Неккару, явится сюда и принесет вам известие о том, что Самуил Гельб сделал то, чего не решилось сделать даже ваше хваленое провидение.
— Хорошо, — сказал председатель. — Мы соберемся здесь в десять часов и будем ждать.
Глава шестьдесят седьмая В тисках скорби
В эту же самую ночь, в нескольких шагах от собрания семерых, Гретхен, спавшая в своей
— Кто там? Это вы, сударыня? — спросила она.
— Я, — послышался голос Христины. Гретхен бросилась открывать дверь.
Вошла Христина, полуодетая, с растрепанными волосами, с блуждающим взором, точно сумасшедшая.
— Что такое случилось еще, сударыня? — спросила Гретхен. — Как это вы ночью ушли из своей комнаты и из замка?
— Я не знаю, — сказала сперва Христина каким-то странным голосом. — Ах, да! Постой. Я помню. Я убежала оттуда. Меня никто не видел. Представь себе, барон Гермелинфельд там. Я упала навзничь. И вдруг у меня начались схватки. Первые родовые схватки. Гретхен, Гретхен! Я сейчас рожу.
— Неужели! — вскричала с испугом и с радостью Гретхен. — Да ведь теперь еще не время! О! В таком случае ваш ребенок, наверное, от господина Эбербаха!
— Нет, Гретхен, я прекрасно знаю, что ребенок не его. Ах! Если бы я могла ошибиться! Тогда я обманула бы и других. Но нет! Лгать всю жизнь! Нет, лучше умереть! Гретхен, Вильгельм умер… Юлиус едет… я тут же свалилась… и все эти несчастия ускорили… О! Как я страдаю! Умереть!
Она говорила все это бессвязно, как помешанная, хватая за руки не менее взволнованную Гретхен.
— Что теперь делать? — говорила Гретхен. — Ах! Я побегу сейчас за доктором.
И она сделала шаг к двери. Христина бросилась за ней и схватила ее за руку.
— Куда ты, не уходи! Ведь я убежала сюда не для того, чтобы жить, а для того, чтобы умереть, чтобы скрыться в недрах земли, чтобы броситься куда-нибудь в пропасть. Меня мертвую Юлиус будет любить, уважать и оплакивать. Жизнь! Да на что она мне теперь, эта жизнь? Мне нужно сохранить тайну! Постарайся понять то, о чем я говорю. Я не знаю, что происходит с моим рассудком. Я схожу с ума. Но, ради бога, никому ни слова! Сохрани тайну во что бы то ни стало!
— Сохранить тайну, во что бы то ни стало! — повторяла за ней Гретхен, окончательно теряя голову.
Физическая боль, соединенная с нравственными терзаниями, доконала Христину. Она легла на постель Гретхен. Она пролежала так некоторое время, испытывая невероятные боли и терзаемая галлюцинациями, но с одной неотступной мыслью о том, что она должна скрыть от всех свое несчастье и позор. Она впилась зубами в свой платок, чтоб заглушить крик от боли.
Гретхен, рыдая, суетилась около нее, не будучи в состоянии ей помочь, дрожа от страха и отчаяния.
В минуту передышки Христина позвала ее.
— Гретхен, поклянись, что ты исполнишь мою просьбу.
— Клянусь, дорогая госпожа.
— Никому, что бы ни случилось,
— Никому.
— Если ребенок родится живым, ты снесешь его к этому Самуилу, но так, чтобы никто этого не знал, не видел и не подозревал даже.
— Так и следует! — вскричала Гретхен с какой-то угрожающей радостью. — Швырнем обратно демону его отродье.
— Да! Но ведь это все-таки мое дитя, мое единственное пролепетала Христина, корчась от новой схватки. — Ох, я думаю, несчастное создание умрет. Господи, пошли и мне тоже смерть! Гретхен, если ребенок будет мертвый, ты похорони его, слышишь, сама зарой, ночью, в лесу. Ты клянешься, что сделаешь это?
— Клянусь!
— И меня тоже схорони, Гретхен. Чтобы никто не знал!.. О, мой Юлиус, прости! Я так любила тебя… Умереть, не повидавшись с тобой!.. Гретхен, никому ни слова, сохрани тайну во что бы то ни стало!
Тут с ней случился обморок.
— Ни слова никому, да, знаю, слышу, — говорила Гретхен.
— Ни слова никому! Ни под каким видом! Никому ни слова!
Глава шестьдесят восьмая Трихтер, пьяный от страха
На следующий день было празднество и всеобщее ликование в городе Ашафенбург.
Мужчины, женщины, малые дети, до старцев включительно, все высыпали на улицы. Ожидали прибытия Наполеона. Все жаждали увидеть собственными глазами эту историческую личность, занимавшую в то время все умы, каждый хотел воочию убедиться, таков ли он на самом деле, как идет о нем молва.
Кругом волновалось необъятное море голов.
Новые группы спешили отовсюду. Все было забыто: торговля, вчерашние хлопоты, начатые дела. Молодые парни, шедшие с молодыми девушками, пользовались удобным случаем, чтобы сорвать мимолетный поцелуй с алых губок, которые за это ничуть не дулись, а старались отплатить во сто крат за такую дерзость.
Только один человек не принимал участия во всеобщей радости, напротив, лицо его было задумчиво и печально.
То был наш приятель Трихтер.
Он двигался, опустив голову и устремив на землю мрачный взгляд. Он был не один. С ним был новый его знакомый, не кто иной, как разъезжающий по Неккару молодой человек.
— Да что такое с вами? — приставал он к Трихтеру.
— Дорогой мой Реймер, — отвечал Трихтер, — я страшно взволнован.
— От вина, что ли? — спросил тот, догадавшись по красному носу о поведении его владельца.
— Фу! — пренебрежительно сказал Трихтер. — На меня вино перестало оказывать влияние лет пятнадцать тому назад. Я не хочу сказать этим, что я совсем не пил сегодня. Наоборот: предвидя, что я буду сильно волноваться, я просто хотел подбодрить себя, я даже пробовал напиться допьяна. Напрасная, смешная попытка! Мне, право, обидно сознаться в этом: я могу заболеть, умереть от вина, утопиться в нем, но увы! Поистине плачевна судьба моя! Я уже не могу опьянеть. Какая слабость!