Уши в трубочку
Шрифт:
Сосед впереди меня начал медленно зеленеть, пальцы нервно забарабанили по крышке чемоданчика. Я наклонился вперед, прошептал негромко:
– А жизнь-то вне всякой логики…
– Не понимаю, – ответил он потрясенно, – ведь одна же стотысячтриллионная…
– А вероятность жизни на Земле, – ответил я, – вообще одна стоундециллионная… Даже гугольная! Оттуда все и пошло. Кстати, видите, как реагируют пассажиры? Посмеиваются. Опять, значит, шуточки экипажа…
Торкесса нервно завозилась, сказала тихо:
– Мне нужно в туалет.
– Терпи, – посоветовал
– Да в этом самолете их в десять раз больше, чем было раньше!
Я покачал головой:
– Ты все еще не знаешь, зачем в самолетах и поездах туалеты? Темнота… Уже по всему миру эти клубы экстримного секса. Любители кто в туалетах, на эскалаторах, в лифтах… С учетом роста подобных экстремалов часть площадей приходится отдавать под новые кабинки.
У торкессы от любопытства загорелись глаза, я намотал себе на ус, давненько не бывала на Земле, такую новость запомнила бы в первую очередь, но сейчас сосредоточился на проблеме, как же все-таки попасть в такую близкую Англию, ведь через океан лететь, а потом обратно – влом, да и грохнут нас по дороге, если пролетим вблизи Украины…
Самолет вроде бы качнулся, его тряхнуло. В салоне раздался женский плач.
– Эх, – сказал я тоскливо, – почему самолеты не
делают из того же материала, что и черные ящики для них?
Торкесса смотрела на меня широко распахнутыми глазами.
– Дорогой, а ведь в самом деле…
– А теперь вот объявят в аэропорту: «Хотел совершить посадку самолет, выполнявший рейс 370-й…» Это про нас, значитца. Ладно, сиди, сам открою.
Я поднялся, пошел к пилотской кабине. Пассажиры провожали меня заинтересованно-встревоженными взглядами. Я чувствовал, как по спине пробежала большая холодная ящерица. Лапы мерзкие, так и леденят кожу, а дальше холод проникает во внутренности. Страшновато, если говорить без выкрутасов. А если еще проще, поджилки трясутся, хоть я и герой. Герою не всегда везет, ведь не проломилась же почему-то проклятая стена.
Кабина приближалась неровными толчками. Я вытащил пистолет, ухватил за дверную ручку и дернул. В кабине трое летчиков, а мой бывший сосед расположился в крайнем кресле, в руке небольшой баллончик. Резко обернулся, дуло моего пистолета взглянуло ему прямо в переносицу.
Он сказал быстро:
– Не дури. Стоит мне отпустить палец, этот газ положит всех.
– Не бреши, – сказал я. – Это нехорошо.
Пилоты съежились, один только осмелился умоляюще покоситься в мою сторону. Я улыбнулся ему ободряюще, точнее прицелился в террориста.
– А теперь положи этот баллончик на пол!.. Только очень медленно.
Он пожал плечами:
– Как скажешь.
Медленно наклонился, опустил на пол, выпрямился, в черных глазах торжество. Красная кнопка, которую раньше вжимал, приподнялась, открывая отверстие, оттуда тугой струйкой ударил зеленоватый дым.
– Чтоб ты сдох, – пожелал я.
Дым быстро заполнял кабину, я поспешно отступил, держа его на прицеле, нащупал дверь и выскользнул, тут же заперев ее с этой стороны. Торкесса
– Ну как?
– Все правой, – ответил я.
Она кивнула на кабину:
– А террорист?
– Скоро узнаем.
Выждав малость, я приоткрыл, дверь, готовый захлопнуть при малейшей опасности. Дым уже рассеялся, кондишен все-таки работает, однако все трое пилотов спят мертвецки, как и террорист, словно набрались по случаю Дня пилота. Торкесса подпрыгивала за моей спиной, заглядывала через мое плечо.
– Молчи, – шепнул я.
Мы скользнули в кабину, куда же без женщины, я спихнул с кресла грузное тело первого пилота, быстро взглянул на пульт управления. Сердце сжалось, конечно же, этот гад, умирая или просто засыпая, успел разбить бортовой компьютер…
Я надел наушники, сказал громко:
– Алло, аэропорт Хитроу? Вызывает борт самолета номер триста семьдесят… Или это рейс триста семьдесят, неважно. У нас сгорел компьютер! Срочно ответьте. Повторяю, срочно.
Мы затаили дыхание, через минуту послышалась скороговорка:
– Борт триста семьдесят, вызывает Хитроу!.. Играйте на запасном, играйте на запасном!.. Повторяю, играйте на запасном…
Голос истончился, пропал. Я вздохнул горько, закатал рукава и взялся за штурвал. Торкесса вскрикнула в испуге:
– А ты сможешь?..
– Да ерунда все это, – ответил я бодро, хотя внутри все похолодело, превратилось в ледяшки, а потом и в целый айсберг. – Как будто есть на свете люди, что не умеют посадить самолет!.. Или вертолет. Это ничуть не сложнее, чем какой-нибудь там зачуханный звездолет.
Она смотрела с величайшим почтением:
– Все люди могут?
– Конечно! Сажают ведь. И поднимают тоже. Как целину.
– Целину?
– Ну, энтузиазм масс. Или ярость. Без всякой виагры.
Она прошептала:
– Тогда это у вас в древних генах?.. Не случайно Древнюю Мудрость ищут на этой планете…
– Конечно, не случайно, – заверил я. – У нас много диковин есть! Каждый мудак – Бетховен… Словом, как мы живем – государственная тайна, на что живем – коммерческая.
Очень медленно я начал двигать штурвалом, стараясь понять, когда откликается и чем именно, ничего сложного, все знакомо, и хотя я не очень-то люблю авиасимуляторы, но в самые красивые, конечно же, не утерпел, что значит – полетал над Ираком, сбивал неуловимые стелсы, участвовал в бомбежках Дрездена, одно время даже был директором собственного аэропорта, так что приходилось решать задачки и посложнее.
Торкесса смотрела с великим изумлением, в глазах страх мешается с восторгом, почтением, а когда самолет начал снижаться, а земля медленно поднималась навстречу, уже темная, ночная, только огни вдоль посадочной полосы, они со стюардессой обнялись, зажмурились и прижались в уголочке.
Не скажу, что я посадил самолет ювелирно, но все же лучше любых местных профи. Когда нас отбуксировали на стоянку, экипаж как раз начал приходить в себя, торкесса и стюардесса уже связали террориста и положили лицом вниз.