Уши в трубочку

Никитин Юрий Александрович

– Добрый вечер, сэр, – сказал я, – не скажете ли, могу я здесь раздобыть бензина?

Он вежливо поклонился, не вставая.

– Ближайшая бензоколонка в двухстах милях, сэр. Но утром можете купить бензина у нашего лавочника, у него своя цистерна.

– А сейчас нельзя?

Он вытащил из жилетного кармана часы-луковицу, щелкнула крышка. Я услышал затейливую мелодию, наконец дворецкий покачал головой:

– Сожалею, сэр. Уже десять вечера, а после шести лавочник уходит играть в бридж. Традиция, сэр!

– Понимаю, – ответил я, в то время как торкесса хлопала ресницами, дурочка еще не понимает, какую власть имеют традиции. – Тогда не подскажете,

где нам остановиться на ночь? Боюсь, что у нас бензина не хватит на дорогу.

Он начал медленно подниматься, пошел сильнейший треск, словно великаны ломали сухие деревья, суставы щелкали, стреляли, издавали звуки, словно на Темзе ломало лед, но все же бывший дворецкий выпрямился, взор строг и чист:

– Эта леди ваша жена?

Я хотел было сказать, что «да», но в этих патриархальных краях проверят не только паспорта, но и заставят клясться в церкви, хотя для меня принести ложную клятву в католической церкви, что два байта переслать – у них не такой Иисус Христос, как у нас, православных, у нас круче, хоть и проще, у них вообще не Иисус Христос, а фигня какая-то, а вот наш русский настоящий, подлинный, а тому же не еврей, а караим, а то и вообще скиф, что уже почти доказано.

– Нет, – ответил я ликующе, но стараясь, чтобы это выглядело, как будто я вздохнул с глубоким, прямо-таки бездонным сожалением, – увы, батюшка, нет…

Нас развели не только в разные комнаты или разные дома, но даже в разные края деревни. Торкесса ярилась, зло сверкала глазками, но я с лицемерными вздохами сообщил, что таковы правила этого мира, под одной крышей я могу покуситься на ее невинность и даже попытаться – о ужас! – обесчестить ее светлое непорочное имя. А заодно и ее тоже. Обесчестить. Как именно, даже объяснять не буду, это настолько непристойно, что порядочная молодая леди даже представить не может. В этой деревушке живут порядочные люди, им не стану объяснять, что всяких лядей повидал, в женский монастырь со своим усталым не ходят… тьфу, в чужой монастырь… монастырь?.. Это такое культбеспросветучилище…

Наконец гостеприимные, но бдительные хозяева закрыли перед моим носом дверь. Я потащился обратно, мне указали постель, я рухнул, как спиленный дуб, погрузился в глубокий сон, полный причудливых видений… Да, весьма причудливых, хотя были и такие, что повторяются регулярно. Говорят, годам к сорока такие сны прекратятся, а пока что не знаю даже, хорошо это будет или плохо…

Рано утром сын хозяина, расторопный молодой парень, чисто по-русски вытирая замасленные руки тряпкой, сказал с по-американски широкой смайлой на конопатом ирландском фэйсе:

– Бензобак пробит… Как вы еще ухитрились добраться, чудо. Вам придется заваривать.

– Лучше машине, – предложил я. – Мне не надо, а сам не умею. Беретесь?

Он подумал, вытер тряпкой взмокший лоб, посмотрел на солнце, карабкается к зениту.

– Надеюсь за сегодня успеть.

– Так долго?

Он сдвинул плечами:

– Не могу же вот так с горелкой? Сперва промоем от остатков бензина, высушим, вытащим наружу…

Я сказал безнадежно:

– Хорошо, беритесь.

Обратно поплелся нога за ногу, о деньгах, ессно, не говорили, это не Юсовщина, где клиент сразу достает карточку, а клиент попроще – пухлый бумажник. Тут даже Эркюль Пуаро и мисс Марпл хрен за какие бабки распутывают тайны, а все пошло с Шерлока Холмса, который тоже непонятно на что жил и брал ли деньги за поимку преступников – непонятно, джентельмен хренов. Здесь о деньгах не говорят, так что, вероятнее всего,

из моего бумажника исчезнет какая-то бумажка, а то и две, но вслух о таких вещах в Англии ни-ни, здесь в деревнях все еще она самая, а вот в городах и в Лондоне – уже Юсландия.

Торкесса выглядела невыспавшейся, злой, словно всю ночь вертелась, как червяк на сковородке, в жаркой постели, прямо накаленной. На меня посмотрела с обидой.

– Я была всего на втором этаже, – сообщила она сухо. – А с моего балкона до земли такие ветви винограда, авианосец можно поднять на воздух!

Я изумился:

– Ну и что?.. Не стану же я в наш прозаический век, как старорежимный Ромео, лезть по плетям винограда? Да и ты не Джульетта.

Она спросила ревниво:

– А что у меня не так? Девяносто-шестьдесят-девяносто!

– А что это? – спросил я. Сам же догадался: – А-а, езда на автомобиле мимо гаишника… Нет? Тогда возраст, рост, вес? Понимаешь, здесь люди за тебя отвечают, потому не хотят, чтобы твои девяносто-шестьдесят-девяносто превратились в девяносто-девяносто-девяносто… Они ведь принимают телепередачи, все чаще видят там вовсе шестьдесят-девяносто-шестьдесят…

Она спросила сердито:

– А что это?

– Забеременевшие малолетки.

– Подумаешь! Надо уметь…

– Кстати, либо меня глазомер подводит, либо… гм… Девяносто вижу, вторые девяносто – тоже, а где же шестьдесят? У тебя в талии меньше сорока… Прямо червяк какой-то.

Она оскорбилась:

– При чем тут талия? Шестьдесят – это мой ай-кью!

– Ого, – сказал я уважительно, – для блондинки… ты ведь крашенная под рыжую? – это неимоверно. Или у вас там гирьки подпиленные? Давай скажем проще: молодая девушка, девяносто-шестьдесят-девяносто, всю ночь искала приключений на свои вторые девяносто, но в этой глухомани разве разгуляешься? Ладно, пойдем пройдемся по селу, а то и до околицы, полузгаем семечки. Машина будет готова разве что к обеду. Да и то вряд ли.

Дворецкий, все так же сидя на завалинке, указал вдаль корявым пальцем:

– Видите руины старинного рыцарского замка?.. Там, правда, разрушены только башни, а сам замок в целости… Говорят, по ночам ходит привидение, стонет и гремит цепями. Так что ни в коем случае не вздумайте туда забрести!.. А вот там левее, у подножия горы, темнеет вход, это Пещера Некроманта, жуткое место, ни один человек еще не выбрался живым.

Я поинтересовался:

– А что вон там еще левее?

– О, – сказал он с суеверным страхом, – там алтарь бога Радегаста. Говорят, подле него собираются сатанисты.

Я возразил:

– Какие сатанисты? Это языческий бог!

– А разве язычники не сатанисты? – удивился дворецкий. – А наш кюре говорил…

– Дурак он, этот кюре, – сказал я с раздражением. – Малограмотный дурак! Наверное, еще и демократ. Нет, точно демократ. И общечеловек в придачу.

– Да, но оргии… Кто кого сгреб…

Я сказал с еще большим раздражением:

– А разве не в этом самое главное завоевание и достижение демократии? Это значит, что радегастовцы уже тогда были демократами, а всякие там фашистские церкви, вроде католической, православной и магометанской, всячески угнетали и преследовали свободное волеизъявление плоти! А кюре – фашыст. Кроме того – тоталитарист, глобалист, яблочник, целибатист и педофил, вообще – гад полосатый. И в шляпе, сволочь! Даже очки наверняка нацепил, скотина. Не знает, что для того, чтобы носить очки, недостаточно быть умным, надо еще и плохо видеть… Все, решено, не пойдем к этому алтарю Радегаста, и не уговаривайте!