Ушкуйники
Шрифт:
– Дык они ведь жаб и едят! Я сам слыхал байки кормчего Замяты про обычаи племени емь. А Свид, почитай, в родстве с ними состоит.
– Вот то-то и оно, што байки… Сам-то хочь раз видел?
– Не, не доводилось, – засмущался Стоян.
– Тады пошто напраслину на добрый люд возводишь?
– Тоже мне, нашел добрых… – буркнул обиженно Стоян. – Они тебе едва башку не отшибли, когда мы Або брали.
– Так то в бою! А там всяко быват. Однако мирный люд в любой стороне добрый. Уж я-то походил свое, знаю…
– Да бог с ним, с Лешим, Носок! Пошли лучше обновки примерять.
– Каки таки обновки? – удивился приятель.
– А ты што, не слыхал?
– Энто у тебя уши, как у летучего мыша. Все слышишь: што надо и што не надо…
– Дык ведь у наших хозяев большой пир на завтра намечается, вот ихние бабы и должны были пошить для нас наряды… Сам посуди: не идти же туды в рубахе с чужого плеча.
– И то…
Явившись в указанную Скомондом избу, ушкуйники столкнулись там с подоспевшими чуть раньше Гориславом и Венцеславом. И теперь все четверо диву дивились: как можно было столь скоро и даже без снятия мерок пошить такую удобную и красивую одежду?! Правда, вышивки на рубахах из поневы (тонкого беленого полотна) не было – с нею возни много. Зато каждому вручили по красивому – глаз не отведешь! – поясу из толстой, но мягкой кожи с большими кусками полированного янтаря в серебряных обоймицах и пряжками с золотой зернью. А еще выдали всем портки из лосиной кожи, вязаные носки (копытца) и красные кожаные сапоги, не пропускавшие воды. Зебр, ведавший раздачей одежды, поведал, что кожу для таких сапог выделывают особым способом: вымачивают в специальном растворе, растягивают, сушат, а потом еще обрабатывают горячим тюленьим жиром.
Однако главным венцом щедрости и благорасположения сембов к гостям оказались плащи-корзно, пошитые из дорогого темно-синего бархата и отделанные мехом норки. Серебряные застежки выгодно оттенялись крупными вставками золотистого янтаря с разными насекомыми – «мушками» – внутри.
Глянув на Стояна, Носок ахнул:
– Ну чисто князь! Эх, паря, не в той семье ты родился. Тебе бы рать на поле водить. А ну-ка ишшо шапочку примерь. Вишь, какой хороший мех, так и играет. Вот таперича ты вылитый воевода! Вернемся в Новгород, женим тебя. В такой одежке любая девица за тя с охоткой замуж пойдет.
– Да ну тебя!
– Пошто ж краснеешь, аки барышня? – засмеялся Носок. – Женитьба, брат, дело житейское.
– А сам-то чего ж не женился?
– Дык кто ж за меня безпортошного пойдет? Ни кола, ни двора, в голове ветер, в зипуне дыра. Хотел вот с Лукой Варфоломеевым денежные дела поправить, да, видать, не судьба. Пропала наша доля, немчинам проклятым досталась.
– Скажи спасибо, што сам жив остался… – буркнул Стоян, натягивая сапоги.
– Кажный день благодарю. Ежеля повезет и доберемси-таки до родных мест, пудовую свечу в храме поставлю перед иконостасом.
Вернувшись в отведенную им для постоя избу, усталые, но довольные гости-беглецы завалились спать. Уснули все быстро и крепко. Благодаря сердечности, с коей их привечали сембы от мала до велика, и ушкуйникам, и киевским воеводам казалось, что они вернулись домой. Потому и сновидения их были спокойными, добрыми и красочными.
Одному только Свиду не спалось: не давала покоя общинная изба. Посреди ночи он не выдержал, вышел на улицу, присел на завалинку и вгляделся в чернеющее неподалеку заветное строение. Увы, в свете луны хорошо были различимы белые рубахи стоявших на страже ночных охранников. Таваст досадливо скрипнул зубами и перевел взгляд на луну: та выглядела сегодня круглым металлическим диском, докрасна накаленным в кузнечном горне. Свид встревожился: красная луна не к добру! Не иначе, лунный
Свид опустился на колени и помолился Чернобогу. Потом отвязал от пояса мешочек с гадательными предметами и вытряхнул их прямо на песчаную дорожку возле завалинки. Присмотревшись, нахмурился: разноцветные камушки легли ровными концентрическими кругами, а в самом центре расположился небольшой крестообразный корень священного дерева купаврис [120] , привезенный из дальних краев ганзейским купцом, посетившим однажды капище Чернобога. Свид торопливо собрал камешки и корешки обратно в мешочек, тщательно перемешал, а затем снова высыпал на песок. Увы, корень купавриса опять улегся по центру. Не на шутку расстроившись, таваст повторил процедуру в третий раз, неустанно шепча при этом молитву, обращенную к Менуо. Он просил у бога луны, чтобы тот смилостивился над ним, ведь все предыдущие расклады недвусмысленно указывали на то, что ему в скором времени предстоит покинуть землю и отправиться на серые равнины.
120
Купаврис – кипарис.
На сей раз корень купавриса укатился за пределы гадательного поля, зато в центре круга разместился черный агат с образованным более светлыми слоями рисунком, напоминающим глаз. При виде агата Свид неожиданно почувствовал приступ удушья, захрипел и закашлялся. Он готов был смириться с любым камнем, но только не с этим! Агат считался у тавастов глазом небесного белого орла, упавшим после битвы с черным колдуном на Землю, превратившимся в камень, но продолжавшим наблюдать за деяними – как добрыми, так и злыми – людей. Жрецы называли этот камень Оком Творца. Появление агата в центре гадального расклада означало только одно: пора подводить итог прожитой жизни.
Машинально собрав в мешочек все камешки и корешки вместе с песком, Свид вернулся в избу, лег на постель и недвижно застыл с открытыми глазами. Так он и пролежал до самого рассвета. Когда же запели первые петухи, тихо поднялся, вышел наружу, достал нож и сделал надрез на кисти руки ровно над тем местом, где гадал минувшей ночью. Пролившейся на песок собственной кровью он просил у Чернобога прощения за нарушение главной заповеди гадальщиков: священные предметы полагалось бросать лишь единожды за раз, а не многократно.
…Большой пир посвятили Окопирмису – самому главному богу пруссов. Все жители городища вышли на улицу в белых одеждах, а на голове вождя сверкала еще и небольшая золотая корона. На женщинах, особенно женах знатных людей и жрецов, не бравших обет безбрачия, было нацеплено столько золотых и серебряных украшений, что под утренним солнцем каждая из них сияла как богиня. Мужчины сплошь были безоружными, но беглецы знали, что по лесу рассредоточены отряды дружинников, призванные охранять спокойствие проведения торжественного мероприятия.
– Вишь ведь как, – рассудительно заметил Носок, – народ-то тут вроде нашего оказался: дома в сермяге ходим, а как праздник, то чисто тебе купцы али князья какие. Да на такое количество злата можно припеваючи хоть сто лет жить. И откель тока у них такое богатство?
– Раньше, до вторжения в эти края ордена, балтийскими янтарем и мехами торговали пруссы, – принялся объяснять Горислав. – Мехов-то у нас и своих на Руси хватает, а вот янтаря, увы, нет. Потому и большие деньги за него немцам платим.